Артур Конан-Дойль - Повести и рассказы разных лет

Обитатель камеры лежал на тюремной койке, но при моем появлении встрепенулся, резко, повернулся в мою сторону, спустил на пол длинные ноги и сел, устремив на меня наглый, вызывающий взгляд, не суливший ничего хорошего для предполагаемой доверительной беседы между нами. Его резко очерченное бледное лицо, волосы песочного цвета и единственный глаз сине-стального оттенка придавали физиономии заключенного неуловимое сходство с хищником из семейства кошачьих. Роста он был высокого, с хорошим телосложением и развитой мускулатурой, вот только плечи у него чрезмерно сутулились, создавая впечатление горбатости. Столкнувшись с этим человеком где-нибудь на улице, случайный наблюдатель увидел бы перед собой ладно скроенного мужчину с довольно привлекательной наружностью и манерами щеголя. Последнее выражалось даже в том, как Мэлони носил уродливую тюремную одежду в одном из самых гнилых исправительных заведений в стране - полосатая роба и такие же штаны не могли скрыть того достоинства, с которым этот злодей держался в обществе заключенных более мелкого пошиба.

- Я не подавал жалобу, что болен, - заявил он с места в карьер резким, скрипучим голосом, сразу напомнившим мне, что я имею дело не с заурядным воришкой, а с "героем" Лина-Вэлли и Блюмендайка - самым кровожадным и жестоким беглым каторжником из всех, кто когда-либо грабил фермы и перерезал глотки их хозяевам на этом континенте.

- Я знаю, что вы не подавали жалобы, - сказал я, - но надзиратель Макферсон сообщил мне, что вы простыли, вот я и решил зайти взглянуть на всякий случай.

- Разрази гром надзирателя Макферсона и вас вместе с ним! - заорал заключенный в порыве ярости. - А теперь проваливай отсюда, лекаришка, добавил он уже не так громко. - Ступай, доложи обо всем коменданту. Что же ты стоишь? Иди! Думаешь, я не знаю ваши штучки? Вам только и надо поймать меня, чтобы довесить к сроку еще шесть месяцев!

- Я вовсе не собираюсь никому докладывать! - возразил я возмущенно.

- Восемь квадратных футов, - продолжал он с горечью, не обращая внимания на мой протест и, похоже, стараясь завести себя для новой вспышки. - Всего восемь квадратных футов, но и на этом крошечном пространстве меня не могут оставить в покое! Ходят, глазеют, выспрашивают... Черт бы побрал все ваше проклятое семя! - И Мэлони в бессильном гневе потряс над головой сжатыми в кулаки руками.

- Любопытные у вас представления о гостеприимстве, - заметил я сдержанным тоном; твердо решившись не поддаваться на провокацию и сохранять спокойствие и выдержку, я брякнул первое, что пришло в голову.

К моему удивлению, слова мои оказали на узника экстраординарное воздействие. Судя по всему, он воспринял их как поддержку только что высказанного им гневного протеста против посягательств на уединение в том жалком помещении, которое он с некоторой натяжкой мог считать своим домом.

- Прошу прощения, дорогой доктор, - произнес он с отменной вежливостью. - Я вовсе не имел намерения показаться вам грубияном. Не желаете ли присесть? - осведомился он, жестом указывая на деревянные козлы, служившие изголовьем для его ложа.

Я механически уселся на предложенное "кресло", все еще не успев прийти в себя от изумления при столь резкой перемене тона. Не могу сказать, что в новом облике Мэлони был мне более симпатичен, чем в прежнем. Необузданный разбойник и убийца исчез на время, но за подобострастной манерой поведения и гладкой, вежливой речью явно проглядывал облик бессовестного стукача, ради сохранения собственной шкуры заложившего на суде всех своих сообщников.

- Как вы себя чувствуете? - спросил я, напуская на себя профессиональный вид.

- Да бросьте вы это, доктор! - отмахнулся Мэлони. - Бросьте! - Он усмехнулся, обнажив два ряда ровных белых зубов, и уселся на койку рядом со мной. - И не пытайтесь уверить меня, что в мою камеру вас привела исключительно забота о моем драгоценном здоровье. Со мной этот номер не пройдет. Вы пришли поглядеть на Вульфа Тона Мэлони, фальшивомонетчика, убийцу, грабителя, беглого каторжника и королевского свидетеля. Это все я, верно? Все чин чином, черным по белому, и я не стыжусь своей биографии!

Он выдержал паузу, как бы приглашая меня что-либо возразить, но я сохранял молчание и тогда он с нажимом в голосе повторил:

- Да-да, я не стыжусь своего поступка! Да и чего, собственно, мне стыдиться? - неожиданно закричал он во весь голос с пылающим взором, на миг вернувшись в прежнее обличье дикого зверя в человечьей шкуре. - Всем нам светила веревка, всем до единого! Так какая им разница, что я спасся, дав показания против них? Каждый за себя, один Сатана за всех, - вот мой девиз. Кстати, док, у вас табачку не найдется?