Артур Конан-Дойль - За городом

- Никогда не слыхала.

- Он умеет удивительно хорошо выражать свои мысли. Он написал книгу под заглавием: "Открытая тайна, или легкий способ писать письма". В ней вы найдете образцы всевозможных писем.

Ида расхохоталась.

- Значит, вы и на самом деле списали одно из них?

- В письме было приглашение молодой даме на пикник, но я принялся за дело и так его изменил, что оно вполне годилось для меня. Слаттери, как кажется, никогда не приходила в голову мысль пригласить кого-нибудь покататься на тандеме, но когда я написал его, то оно показалось мне ужасно сухим, так что я прибавил начало и конец моего собственного сочинения, что, кажется, очень его скрасило.

- Начало и конец показались мне немножко смешными.

- Смешными? Значит, вы заметили разницу в слоге. Как быстро вы все понимаете! Я очень непонятлив на такие вещи. Мне бы следовало быть лесничим, смотрителем за дичью или чем-нибудь в этом роде. Я создан для этого. Но теперь я нашел кое-что.

- Что же такое вы нашли?

- Занятие скотоводством в колониях. В Техасе живет один мой школьный товарищ и он говорит, что там отлично жить. Я куплю себе пай в его деле. Там все на открытом воздухе - можно стрелять, ездить верхом и заниматься спортом. Что, для вас будет... будет очень неудобно поехать туда вместе со мной, Ида?

Ида чуть не свалилась с сиденья от удивления. Единственные слова, которые она могла придумать в ответ на это, были: "Господи, мне ехать!" и она сказала их.

- Если это только не расстроит ваших планов и не изменит ваших намерений. - Он замедлил ход и выпустил из рук ручку велосипеда, так что эта большая машина катилась как попало, то по одной стороне дороги, то по другой. - Я очень хорошо знаю, что я не умен и все такое, но я сделаю все, что могу, для того чтобы вы были счастливы. Может быть, со временем вы меня немножко полюбите, как вы думаете?

Ида вскрикнула от страха.

- Я не буду вас любить, если вы ударите меня об стену, - сказала она, когда велосипед заскрипел у тротуара. - Правьте хорошенько.

- Да я буду править. Но скажите мне, Ида, поедете ли вы со мной?

- О, я не знаю! Это слишком нелепо! Как же мы можем говорить с вами о таких вещах, когда я не могу вас видеть? Вы говорите мне в затылок, и мне нужно повертывать голову, для того, чтобы отвечать вам.

- Я знаю. Вот почему я и написал в письме: "Вы будете сидеть впереди". Я думал, что так будет легче объясняться. Но если вы желаете, то я остановлю велосипед, а затем вы можете повернуться лицом ко мне и говорить со мной.

- Господи, Боже мой! - воскликнула Ида. - Что если мы будем сидеть лицом к лицу на неподвижном велосипеде посреди дороги и на нас будут смотреть из окон!

- Это будет немножко смешно, не правда ли? Ну, хорошо, так давайте сойдем с велосипеда и покатим его вперед, а сами пойдем за ним.

- О, нет! Лучше остаться так, как мы сидим теперь.

- Или же я понесу велосипед.

Ида расхохоталась.

- Это будет еще нелепее, - сказала она.

- Ну, так мы поедем потихоньку, и я буду смотреть вперед и править. Но, право же, я вас очень люблю, и вы осчастливите меня, если поедете со мной в Техас, и я думаю, что со временем и я вас также сделаю счастливой.

- Но ваша тетушка?

- О, она будет очень рада! Я могу понять, что вашему отцу будет больно расстаться с вами. Я уверен, что будь я на его месте, и мне было бы тоже горько потерять вас. Но ведь в наше время Америка - это уже не так далеко, и это уже не такая глушь. Мы возьмем с собою большой рояль и... и... один экземпляр Броунинга. К нам приедут и Денвер с женой. Мы будем все как одна семья. Это будет весело!

Ида сидела и слушала эти слова, которые он говорил, заикаясь, и эти нескладные фразы, которые он шептал ей, сидя за ее спиною. Но в нескладной речи Чарльза Уэстмакота было нечто более трогательное, чем в словах самого красноречивого адвоката. Он останавливался, с трудом выговаривая слова, сначала собирался с духом, чтобы выговорить их, и он выражал все свои задушевные надежды краткими отрывистыми фразами. Если она еще и не любила его, то, по крайней мере, чувствовала к нему сожаление и симпатию, а эти чувства близки к любви. Она также и удивлялась тому, что она, существо такое слабое и хрупкое, могла так потрясти этого сильного человека, что вся его жизнь зависела от ее решения. Ее левая рука лежала на подушке сбоку. Он наклонился вперед и нежно взял ее в свою. Она не сделала попытки отнять ее у него.

- Могу я получить ее, - спросил он, - на всю жизнь?

- О, смотрите, правьте хорошенько, - сказала она, повертываясь к нему с улыбкой, - и нынче больше об этом не говорите. Пожалуйста, не говорите!