Константин Кромиади - «За землю, за волю!» Воспоминания соратника генерала Власова

В этот же день Гиль, узнав о нашем пребывании, вместе со своим начальником штаба и адъютантом навестил нас, после чего пригласил к себе на обед. Новое знакомство производило какое-то неопределенное впечатление. Гиль был видный мужчина, прекрасный строевой офицер, хорошо знающий свое дело, веселый, гостеприимный хозяин. Но в то же время чувствовалось, что он хитрит, что эта широкая натура рубахи-парня — показная сторона. Это и подтвердилось дальнейшим ходом событий. Мои личные встречи с Гилем в Лужках участились, так же как и наши политические беседы. Гиль приставал ко мне, предлагая поступить к нему в бригаду на должность начальника его штаба, а я с благодарностью отклонял это предложение, объясняя свой отказ договоренностью, связывающей меня с нашей группой.

В один прекрасный день, высказав Гилю свое удовлетворение от его строевиков, я выразил и свое недоумение по поводу характера и размаха его хозяйственной части. Гиль на это недостаточно убедительно заявил, что он, мол, позволил своим офицерам и унтер-офицерам обзавестись походными женами, чтобы этим путем удержать их от побега. В искренность его ответа я не поверил, но этого вопроса больше не затрагивал. Не может быть, чтобы такой прекрасный организатор и строевик не знал, что наличие баб в войсковой части неминуемо приведет к падению дисциплины, деморализации солдат и офицеров, а также и к мародерству, ибо и временных жен нужно было тоже кормить и содержать — на что же?

Нужно заметить, что, несмотря ни на что, Гиль умел располагать к себе людей. Однако при нем состояли два отвратительных субъекта — его адъютант и командир второго батальона, майор Блазевич [19] Правильно — Блажевич. . Они были разными людьми, но от обоих веяло чекистским изуверством, и оба ходили за своим командиром, как тени; по-моему, они и его держали в руках. Тогда говорили, что Блазевич до прибытия к Гилю со своим батальоном в Люблине наделал немало ужасных дел. Во всяком случае, наблюдая за командным составом полка, можно было установить, что наряду с прекрасными офицерами было немало и таких молодцов, у которых шеи были толще головы, а на лицах было написано сплошное самодовольство.

Наконец наши представители вернулись из Берлина, но с пустыми руками, ибо штаб ЭСД внял просьбам своих людей при Гиле и решил оставить его командовать бригадой, но, чтобы отделаться и от Жиленкова, предложили ему договориться с Гилем полюбовно. У нас же даже после поверхностного ознакомления с бригадой пропало всякое желание приобрести ее, хотя в то же время не хотелось отказаться от права иметь свою бригаду.

Так или иначе, я приступил к переговорам с Гилем. Он держал себя но отношению к нам очень корректно и, я бы сказал, доброжелательно, но в то же время категорически отказался сдать свой полк, предложив совместно провести опрос командного состава полка, что и было сделано. Опрос проводился в местном театре в первые два дня Пасхи. Все опрошенные, в том числе и сам Гиль, высказывали желание поступить в РОА, но в составе своей бригады. Из всех опрошенных к нам перешли начальник Отдела пропаганды, майор Томилин (инженер), его помощник — старший лейтенант Самутин (астроном) и еще два младших офицера. Но каково было наше удивление, когда уже опрошенные офицеры по одному ловили нас где-нибудь за углом и чуть ли не со слезами на глазах просили взять их с собою. Они боялись мести. На второй день опроса, когда я на сцене, где разместилась комиссия по опросу, разговаривал с Гилем, неожиданно из-за кулис высунулся старший лейтенант Самутин и, отозвав меня (Томилин и Самутин уже состояли в нашей группе), сообщил, что прошлой ночью майор Блазевич и адъютант Гиля подняли майора Томилина с постели и увели его якобы в штаб, но с тех пор майор Томилин исчез. Сам же Самутин, живший в том же чердачном помещении и видевший все, спрятался от них. Заметно было, что появление Самутина застало Гиля врасплох, он смутился, а когда я вернулся, он молча протянул мне рапорт дежурного офицера, в котором тот сообщал, что этой ночью майор Томилин перебежал к партизанам. Стало ясно, что они сами прикончили Томилина и рапорт составлен самими убийцами. Майор Томилин, молодой и энергичный человек, был, определенно, антикоммунистически настроен, и надо полагать, что он был на особом счету у убийц, но после перехода его к нам выскользнул из их рук, и они поторопились убрать его. В этот день Самутин боялся отойти от нас и на шаг, и вечером мы увезли его с собою в Глубокое.