Афанасий Коптелов - Великое кочевье

Караван приближался.

Из конца в конец прокатился взволнованный многоголосый шепот:

- Хозяин долины, грозный дух, не принимает нас.

- Без камланья кочевать - самого себя счастья лишать. За камом надо ехать.

- Не за камом, а назад откочевывать.

"Не потому ли и пустовала эта долина, что никто не мог задобрить здешнего духа гор?" - подумал Борлай, уставившись прищуренными глазами в затылок вислоухой лошади.

До него докатился шепот сородичей. Он поднял голову, смущенно взмахнул руками и стал бить Пегуху по бокам, вынуждая на крупную рысь.

- Это вихрь разворочал аилы, - неуверенно бросил он.

Тюхтень, встревоженно посматривая по сторонам, поучал его, как малого ребенка:

- Горный дух зверем ходит, честным людям показывается голым мальчиком... а чаще всего бегает вихрем. Это все знают.

- Никто, кроме хозяина долины, не стал бы аилы разворачивать, - робко поддержал старика Бабинас Содонов.

- Не покамлали, не умилостивили.

От крайнего аила кто-то метнулся через поляну и так быстро скрылся в перелеске, что Борлай не успел разглядеть - человек это или зверь. Вдруг ему показалось, что он заметил взлетевшую над высокой травой длинную пеструю кисть. Он крикнул спутникам:

- Человек побежал!.. Вон, смотрите... ветки качаются.

Борлай слышал, как его слова, перебрасываемые от всадника к всаднику, повторяясь в гулкой дали, раскатились по отзывчивым лесным вершинам.

- Шапка на нем из козьих лап! - крикнул он.

Кочевники остановились возле говорливой речки. Мужчины развьючивали лошадей, ловили жеребят и неподалеку привязывали на арканы. Тревожно мычали коровы, запираемые в тесные загоны, блеяли овцы. Собаки сосредоточенно лаяли в сторону леса, покрытого темно-синим налетом сумерек.

- Зверя чуют, - сказал Содонов.

- Нет, не зверя, - едва вымолвил Тюхтень, страх сковал его губы. - Так собаки лают к несчастью. Горный дух рассердился... Не покамлали.

А темнота все сгущалась и сгущалась. Неприветливая долина напоминала глухое место, куда обычно увозят покойников.

То и дело хныкали голодные дети, утомленные перекочевкой. Тихо, чтобы не слышали мужья, голосили бабы.

Старухи повторяли примету: "Зверь аил тронет - умрет кто-нибудь".

- Все здесь подохнем.

- А я первая, - бормотала Чаных. - Приедет мой от поганой девчонки и со злости изувечит меня.

Поблизости чернели уцелевшие аилы. Их было немного. И хозяева их, видя беду соседей, тоже помрачнели. А ведь они стремились сюда, как перелетные птицы в родные просторы севера. Минувшей ночью в каждой семье до самой утренней зари говорили без умолку: в новых аилах жизнь будет полна светлых дней, как некошеный луг полон цветами. Детишки мечтали о том, как заботливые отцы устроят им лежанки возле чистых стенок из свежей лиственничной коры, представляли себе, как пахнет молодой травой и цветами земля необжитого аила, как вкусно густое молоко, хранящее ароматы солнечной долины. Хозяйки всю дорогу хвалились своими коровами: удои на летних пастбищах будут обильными, в кожаных мешках буйно забродит молоко, превращаясь в ядреный чегень*, и арака из него выйдет горячей огня и пьянее водки. Девушки верили, что на новом становье их встретит счастье, что в это лето гулять им на свадьбах и в играх проводить лунные ночи, когда горят на земле неугомонные цветы ярче звезд. Отцы семейств надеялись, что на новоселье их будет сопровождать достаток и удача. Вот они, новые аилы, так манившие кочевников. Теперь становье напоминало старые могильники.

[Чегень - кислое молоко, из которого приготовляют араку и курут (копченый сыр).]

Подойдя к взволнованным сородичам, Борлай решительно сказал:

- За аилы приниматься пора. Разводите костры!

- Принимайся, пока тебя Эрлик не оседлал, - пробормотал Содонов.

- Да, на Эрликово место попали, - поддержал Сенюш Курбаев. - Всегда он цветистыми лугами человека завлекает.

Взошла луна, и люди повеселели.

Собирая раскиданное по всему лугу корье и торопливо закрывая дыры в бурой оболочке жилища, Борлай вполголоса повторял:

- Медведь не может так. И вихрь тоже не может...

Вскоре ему попался пласт лиственничной коры со свежей царапиной. Он долго ощупывал ее, а потом бросился к толпе:

- Смотрите! Вот.

Помахал обломком коры над головой.

Первым ощупал царапину Тюхтень.

- Медвежий коготь, - сказал по-стариковски твердо.

- Не говори глупостей! - крикнул Утишка. - Топором рублено, но так, чтобы посчитали за медвежью царапину.