Александр Андреев - Монашеские ордена

Как известно, существуют четыре вида монахов.

Во-первых, киновиты, братия монастырская, живущая по уставу и под началом аббата.

Затем вторые, анархореты, отшельники, которые не с пылом молодого послушника, а испытанные долгим монастырским пребыванием научились, не утешение многим, сражаться с дьяволом и, уже хорошо наученные и наставленные, выступив из братского строя на единоборство, в добром уповании, одни, без поддержки кого-либо, единолично и собственноручно достойно борются, с Божьей помощью против вожделений плоти и мысли.

Третий род монахов – мерзейшие сорабаиты. Они, как известно, не искушенные никаким уставом, не испытанные ничьим учительством, но, размягченные, подобно свинцу, хранят верность делам века сего, а Бога обманывают своей тонзурой. Вдвоем, втроем или в одиночку, без пастыря, живут они не в Господней овчарне, а в своей собственной. Закон их – веление страстей. Что помыслят и пожелают, то им и свято. Что не по ним, то недозволенно.

Четвертый род монахов – бродяги, которые всю жизнь кормятся в разных местах, оставаясь три или четыре дня. Вечно они шатаются, нигде не оседают, служа страстям своим и поддаваясь соблазну обжорства. Во всем они еще хуже сорабантов. О всей скверной жизни тех и других лучше умолчать, чем говорить.

Первая ступень смирения – беспрекословное послушание. Сие надлежит всем, для кого ничего нет дороже Христа. Ради святого служения, которое они обещали, или ради страха геенны, или ради славы жизни вечной, они не должны не медлить ни мгновения, если что-либо прикажет старший, как если бы это приказал сам Бог. О них говорит Господь: «слухом ушей повиновался мне». Он же говорит своим ученикам: «слушающий вас, Меня смущает».

Итак, эти, оставив немедленно все свое, отказавшись от собственной воли, освободив руки свои и оставив неоконченным свое занятие, послушной стопой поспешают делами своими за гласом приказующего, и точно в единый миг веление наставника и исполнение ученика – то и другое, окрыляемое страхом Божьим, – совершается быстро и одновременно.

Кого охватит любовь к достижению вечной жизни, те и взыскуют узкого пути, поскольку Господь говорит: «тесен путь, ведущий в жизнь». Так что, живя не по своему хотению и повинуясь не своим стремлением или вожделением, но ходя под чужой волей и властью, живя в киновиях-общежитиях, они хотят, жаждут они иметь над собой аббата. Такие, без сомнения, подражают словам Господа, говорящего: «Я не пришел творить волю Мою, но Того, кто послал Меня». На само послушание это тогда будет угодно Богу и приятно людям, когда повеление исполняется бестрепетно, безропотно, безотлагательно, ревностно и безответно, ибо послушание, оказываемое старшим, Богу воздается. Ведь сказано: «слушающий вас, меня смущает». Повиноваться ученики должны с ячным духом, ибо «доброхотно дающего любит Бог». Когда же ученик повинуется не от души и ропщет хоть не устами, а только в сердце своем, то и исполнив, не угоден он будет Господу, видящему ропот его сердца. Таким исполнением не достигнет ученик милости, но подлежит каре, положенной за ропот, если не исправится и не искупит своей вины.

Будем поступать по словам пророка: «Я сказал, буду я наблюдать за путями моими, чтобы не согрешать вне языком моим; Буду обуздывать уста мои; я был нем и безгласен и молчал даже о добром».Так свидетельствует пророк. Если же иногда добрых речей не следует говорить ради молчания, то тем более необходимо отказаться от дурных слов ради страха греха.

Поэтому даже добрые, благочестивые и назидательные речи пусть разрешаются и совершенным ученикам, монахам лишь изредка, ради великой важности молчания, ибо сказано: «при многословии не миновать греха», и еще: «смерить и жизнь – во власти языка». Ибо говорить и поучать приличествует наставнику, молчать же и выслушивать подлежит ученику.

Взывает к нам, братия, Святое Писание: «Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а уничижающий себя возвысится». Говоря это, Писание указует, что всякое самовозвышение – род гордости. Этого надлежит остерегаться, как наставляет пророк, говоря: «Господи, не надменно сердце мое и не возвысились очи мои, и я не входил в великое и для меня недосягаемое. Не смирял ли я и не успокаивал души моей, как дитя, отнятого от груди матери?»

Если хотим мы, братия, достичь вершины высшего смирения и быстро дойти до того небесного возношения, до которого восходят через смирение в жизни здешней, мы должны воздвигнуть лестницу, которая явилась во сне Иакову.