Нерин Ган - Ева Браун - Жизнь, любовь, судьба

Как известно, президент Чехословакии Эмиль Гаха во время бурного объяснения с Гитлером упал в обморок, и доктор Тео Морелл вколол ему им же самим разработанный лекарственный препарат. В 1937 году он стал одним из личных врачей Гитлера, благодаря — об этом еще нигде ни разу не упоминалось — Еве Браун, дружившей с его женой Фанни. Добродушного толстяка, специализировавшегося на лечении в Берлине и Мюнхене больных миллионеров, прозвали поэтому «доктором с Курфюрстендамм» [59] На Курфюстендамм в центре Берлина проживали только весьма состоятельные люди. . Ранее он служил врачом на корабле береговой охраны. Однако, по мнению Гитлера, основной причиной популярности Морелла в определенных кругах было изобретение им специфического порошка, избавившего немецких солдат от блох и прочих паразитов. Ева познакомилась с ним и его женой через семейство Гофманов, и ее мать, пройдя у Морелла курс лечения, считала его настоящим волшебником. Поэтому Ева устроила доктору приглашение в Берхтесгаден. Гитлер тогда очень страдал от кишечного заболевания, причину которого Морелл устранил с помощью порошков и инъекций.

Из писем Евы Браун следует, что чета Морелл не только сопровождала ее в Италию, но и постоянно присутствовала вместе с ней на партийных съездах в Нюрнберге. Ева даже предложила Ильзе пойти к Мореллу работать. К этому времени доктор Маркс сам предложил старшей сестре Евы уволиться. Он смог эмигрировать в Нью-Йорк, не прибегая к содействию семьи Браун, и никогда нигде не обмолвился о тайне их средней дочери. Он словно наложил на себя обет молчания.

Но у Ильзе были другие планы. Не исключено, что отказ от предложения Евы спас ей жизнь. Ведь Гретль почти безвылазно находилась в Берхтесгадене и флиртовала там едва ли не с каждым из особ мужского пола. Она выражала готовность выйти замуж за любого из них, пока, наконец, не заключила брак с Фегелейном, прозванным «оком Гиммлера». Стань Ильзе ассистенткой Морелла, это могло иметь непредсказуемые последствия, ибо Геринг вроде бы в шутку уже однажды назвал пребывание сестер в «Бергхофе» «вторжением армии Браунов». В ответ Гитлер сурово нахмурился и настоятельно порекомендовал ему не вмешиваться в чужие дела.

В конце августа 1937 года Ева писала, что если «Морелл хочет лечить фюрера, он должен поторопиться, так как вскоре у того совершенно не будет времени».

Оказавшись в Берхтесгадене, Морелл тут же принялся плести интриги и в результате сумел оттеснить своего соперника доктора Брандта. Ева никогда не скрывала своего восхищения им и немедленно попыталась смягчить последствия немилости Гитлера. Но изгнанию Брандта из Берхтесгадена уже ничто не могло помешать. Вполне возможно, что Гитлера давно раздражали знаки внимания, которые Брандт оказывал Еве. Правда, ее отношение к Мореллу быстро изменилось. В конце концов она окончательно потеряла доверие к новому лечащему врачу Гитлера и открыто обвинила его в том, что он своими лекарствами отравляет кровь ее возлюбленного. Морелл закончил жизнь в американском лагере для интернированных. Брандта же по приговору Международного трибунала повесили в Ландсбергской тюрьме.

В начале 1939 года Ева въехала в квартиру в Новой рейхсканцелярии. Гитлер предоставил в ее распоряжение бывшую спальню Гинденбурга, основными достопримечательностями которой были колоссальных размеров камин и не менее огромный, занимавший почти всю стену портрет Бисмарка. Прислуге строжайше запрещалось хоть немного приподнимать наглухо закрывавшие окна тяжелые шторы. Комната и будуар примыкали к библиотеке Гитлера. В квартиру Ева входила через служебный вход, она и здесь официально числилась секретаршей, была вынуждена обедать вместе со своими коллегами и не имела права свободно передвигаться в той части рейхсканцелярии, где размещались высшие государственные и партийные инстанции. Рядом с Гитлером ее видели крайне редко, но по ночам она, видимо, посещала его, так как он однажды сам признался, что «меня всего трясет от ужаса при одной только мысли о ночном одиночестве». Из-за этого в отсутствие Евы Гитлер старался лечь как можно позже и часто не смыкал глаз до рассвета.

Если он обедал с Евой, то только в библиотеке и всегда в обществе двух секретарш. В ответ на все просьбы Евы взять ее с собой на один из роскошных приемов, устраиваемых кем-либо из высших чинов рейха, или просто отпустить на сезонный бал он неизменно отвечал: «Ты не создана для светской жизни, Эви… Ты слишком дорога для меня… Я просто обязан беречь твою чистоту и непорочность… Берлин — это греховный Вавилон… Пойми, окружающий мир грязен и подл».