Андрей Ковтун: Баранова балка

А вечером рассказал обо всем Саньке. Тот, долго не раздумывая, предложил:

- Надо отравить криницу. Собака попьет и сдохнет.

- Как отравить?

- А хлорофосом. У нас дома есть - для колорадских жуков покупали.

- Нет, это не подойдет. А вдруг кто-нибудь еще попить захочет?

- Да, и то правда, - согласился Харлан.

Они долго советовались, но не придумали ничего другого, как побить Половкину окна. Тот сразу же догадался, чьих это рук дело, и на второй день явился в школу.

* * *

Когда Вовка выскочил из директорского кабинета, Юрий Михайлович хотел было остановить его, но Степан Петрович сказал:

- Не надо. Сейчас он все равно ничего не поймет. Пусть успокоится, потом и поговорите.

Вечером, отчитав уроки и поделав еще кое-какие срочные дела, классный руководитель отправился к Калашникам домой. Не застав там никого, решил посоветоваться с Харланом, который жил неподалеку,

- Где они могут быть?

- Не знаю. Дед, наверное, пошел к Семеновичу - друг у него такой есть, - а может, и в город поехал.

- А Вовка?

- Не знаю...

Санька отвел взгляд в сторону, и Юрий Михайлович понял, что тот, конечно, темнит. Знает он все, да выдавать друга не хочет.

- Понимаешь, какое тут дело? - негромко произнес учитель. - Из школы Вовка ушел в таком состоянии, что мне надо обязательно с ним поговорить. Так что ты уж помоги, пожалуйста.

- А в спецшколу Вовку не отправят?

- Отправят, если я его не найду и не поговорю.

- Та поискать, конечно, можно, - все еще раздумывая, ответил Санька. - Может, в балке где-нибудь...

- Ну вот давай и пойдем туда.

Санька потоптался еще немного, потом решительно махнул рукой:

- Ладно. Пойдемте.

Никого другого Санька бы не повел в балку, где, опасаясь Галины Степановны с ее спецшколой, прятался в курене Вовка Калашник. Однако Юрию Михайловичу хлопцы доверяли. Был он учитель молодой и веселый, нотаций читать не любил, а главное - он понимал ребячью натуру и ему всегда можно было что-нибудь доказать.

Когда миновали дубки и вошли в акации, Санька немного замедлил шаги, а потом и вовсе остановился.

- Юрий Михайлович, вы, наверное, здесь посидите, а дальше я уже сам...

- Понятно, - улыбнулся учитель и, примостившись на поваленном дереве, начал ждать.

Солнце уже почти ушло за горизонт и с низов потянуло сыростью. Неизвестно откуда появилась запоздалая ворона и, грузно махнув крыльями, опустилась на соседней акации. Со стороны совхозных стогов профурчала стайка куропаток, и снова стало тихо.

Минут через десять послышались голоса, и на тропинке показались хлопцы. Калашник шел, опустив голову и засунув руки в карманы, а Харлан что-то рассказывал ему жестикулируя. Когда подошли, Вовка спросил:

- Звали?

- Звал. Садись. Разговор будет долгий.

Вовка сел и молча начал ковырять землю перочинным ножичком.

- Ну, а я побегу, - заторопился Санька. - Батя там уже стоит "на воротях в червоных чоботях".

Санькина фигура, удаляясь, замелькала между стволов акаций, а Юрий Михайлович повернулся к Вовке и негромко, как-то по-домашнему проговорил:

- А теперь, Володя, расскажи-ка ты мне все с самого начала, как оно было и с той криницей, и с теми окнами.

Вовка какое-то время не отвечал - то ли собираясь с духом, то ли соображая, стоит ли вообще затевать этот разговор, - потом сложил перочинный ножик и начал рассказывать.

* * *

Шло время, и дело с Половкиным начало уже забываться. Страсти, поднявшие в Вовкиной душе такую бурю, постепенно оседали, как ил в кринице. Галина Степановна после того случая еще два раза приезжала в школу, но о чем они там разговаривали с директором и Юрием Михайловичем, неизвестно, потому что Вовку туда больше не вызывали. Зато дед, узнав о побитых окнах, рассердился и даже ремнем несколько раз потянул, но нельзя сказать, что он очень при этом усердствовал. Он вообще редко дрался - во-первых, потому, что уже стар, а во-вторых, был добрым и Вовку любил. Как-никак, вдвоем они остались, других родственников у них нет.

Будучи фактически без присмотра, Вовка учился через пятое на десятое - то есть выбирал только то, что ему нравилось - и поэтому за первую четверть у него намечались две двойки. Исправлять их было уже почти некогда, да это не очень и волновало Вовку: двойки так двойки. Они не могли затмить для него главных прелестей жизни: с ранней весны и до поздней осени лазить по Барановой балке, выискивая следы всевозможной дикой живности или просто, радуясь предоставленной ему свободе, до одури гонять футбол с поселковыми пацанами, а по вечерам зачитываться приключенческими книгами.