Карл Абсхаген - Канарис. Руководитель военной разведки вермахта. 1935-1945 гг.

Но прежде чем отправиться вслед за Канарисом во Флоссенбург, необходимо хотя бы коротко коснуться методов допроса гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе. Уже упоминавшийся неоднократно Хуппенкотен принимал самое деятельное участие в допросах особо ценных заключенных, включая и Канариса. Он не принадлежал к типу людей с «нижней челюстью лесоруба», часто встречавшихся в СС, скорее производил впечатление интеллигентного административного или полицейского чиновника. Старался, по крайней мере в начале допроса, демонстрировать манеры истинного джентльмена, но если это не давало желаемого результата, он моментально сбрасывал маску. Его внешне любезная форма обращения не могла долго вводить в заблуждение, и в своем стремлении «разделаться» с кем-либо он не стеснялся в средствах физического и морального давления. Человечнее относился к арестованным заместитель группенфюрера Мюллера штандартенфюрер Пантцингер, который тоже иногда вел допросы. В следствии на Принц-Альбрехт-штрассе также участвовали комиссары уголовной полиции: Зондерэггер, год тому назад помогавший Рёдеру, затем Ланге, Шрей и Старвицкий. Последний особенно охотно прибегал к физическим методам воздействия и не стеснялся бить заключенных по лицу, если их ответы его не устраивали.

Впрочем, пытки физического характера применялись реже. Знавшие чувствительную натуру Канариса могли себе представить, каково было ему, старающемуся уснуть на жестких нарах и в тесных наручниках под слепящим светом лампы, бьющим прямо в лицо. Повернуться на бок или отвернуть лицо было строжайше запрещено. И когда окончательно измотанный Канарис в конце концов все-таки засыпал, то сон не освежал и не приносил облегчения. Существовал и еще один способ причинять страдания заключенным – преднамеренно жарко натопленные камеры. Туалеты располагались вне камер: с одной стороны, это было благом, но с другой – арестованные всецело зависели от милости охранников, а те могли сопроводить в уборную или же заставить часами ждать.

Но чаще все-таки прибегали к психологическим способам давления. Не прекращались усилия расколоть ряды заговорщиков, натравить их друг на друга. Гестапо при этом пускало в ход старую уловку, утверждая, что, мол, остальные арестованные уже во всем сознались и главным виновником дружно назвали именно в данный момент допрашиваемого. Заключенным чином пониже или находившимся ранее в чьем-то подчинении заявляли, что их начальники якобы уже дали признательные показания и назвали всех участников заговора и что, дескать, нет смысла ради них ставить свою жизнь на карту. Бывшим же руководителям говорили то же самое, только ссылаясь уже на прежних сотрудников, которые-де облегчили свою душу чистосердечными признаниями. Однако с данным контингентом заключенных подобные неуклюжие методы не приносили успеха. Поймать их на столь грубую приманку было не так-то просто. И уж, конечно, не Канариса. Когда же гестаповцы начинали взывать к совести, к христианской морали, то это выглядело особенно неуместно и наивно. Хуже было, если в процессе обычного допроса неожиданно звучал вопрос: «А где теперь живет ваша жена?» Иногда перед допросом заключенным делали инъекции неизвестных субстанций. Оставшиеся в живых рассказывали, что после этих уколов резко понижалась способность к умственной концентрации.

В ходе допросов, на которых Канарис чувствовал себя на много голов выше своих противников, он вновь обрел свойственное ему присутствие духа, и этот психологический подъем помогал преодолевать многочисленные бытовые неудобства и физические страдания. Как и многих его товарищей, Канариса при близком знакомстве с работой гестапо удивил ее примитивный, прямо-таки топорный характер. Даже он, полагавший, что имеет достаточно ясное представление о своих врагах с Принц-Альбрехт-штрассе, явно переоценивал их интеллектуальные и деловые качества. Теперь он смог убедиться, что гестапо было очень и очень далеко от совершенства. Главное управление имперской безопасности на поверку оказалось неповоротливой, забюрократизированной, чрезвычайно раздутой организацией. Многие нацистские функционеры, занявшие начальственные должности, были никудышными специалистами. Подлинных мастеров своего дела заменили партийные карьеристы, ничего не смыслившие в той деятельности, которой им предстояло руководить. Немало было и таких, кто не принял методы работы гиммлеровских головорезов и, как начальник криминальной полиции Третьего рейха Нёбе, перешел в оппозицию и примкнул к антигитлеровскому движению Сопротивления.