Готфрид Леске - Немецкие бомбардировщики в небе Европы. Дневник офицера люфтваффе. 1940-1941

Это мир помпезных фраз и напыщенности. Судя по действиям и высказываниям летчиков из других стран и вообще людей, имеющих дело с техникой, можно прийти к выводу, что близость человека к машине учит его сдержанности в выражении чувств. Нацисты и здесь исключение. Даже тот факт, что Леске вел дневник только для себя, не предохранил его от бахвальства и помпезности третьеразрядного романиста. Обороты его речи, к примеру, нередко замечательны. Он наслаждается, называя бомбардировщики «небесной пехотой», хотя эта фраза не его изобретение.

Думается, там есть нечто большее, чем лежащие на поверхности фразы. Кто-то назвал это «побег в напыщенность». Те части дневника, что касаются молодости Леске, а также его повседневной летной работы, содержат много интересного в этом роде. Давно известно, что летчики полагают себя существами прекраснейшими. Однако факт, что пилот бомбардировщика, сбрасывающего бомбы на незащищенные города, не имеющие военного значения, может вообразить себя средневековым рыцарем, а свой способ воевать – особо изысканным, показывает, насколько глубоко поражено его мышление.

Помимо помпезности, самая заметная особенность дневника – пугливая осторожность, сквозящая едва ли не из каждой строки. Невозможно отделаться от впечатления, что Леске постоянно боится, как бы его дневник кто-нибудь не прочел, например агент гестапо, и потому старается защитить себя от «недоразумений».

Язык дневника почти непереводим. Это достойно сожаления, потому что, я уверен, изобретенный нацистами язык столь же для них симптоматичен, как и то, что они хотят на нем выразить. Лучшее для него название – блиц-язык.

Этот язык не имеет ничего общего с тем сленгом, которым пользуются летчики всех стран. Излишне говорить, что авиатор, говорящий с товарищами или сам с собой, полагает их и себя чем-то большим, чем просто авиаторами, а свой самолет – отнюдь не просто техническим приспособлением для полетов. Но этот блиц-язык – не столько сленг, сколько совершенно новый язык. Леске настолько же груб, дик, жесток, беспредельно агрессивен в словах, насколько нацисты таковы в делах. Он не только нарушает основополагающие законы немецкого синтаксиса и грамматики. Он меняет температуру каждого предложения. Он делает всякое нормальное, чистое слово напряженнее, резче, жестче – кто-то сказал бы «горячее». Хотя трудно приводить примеры в отрыве от контекста, все же вот два случайных экземпляра. Леске почти никогда не говорит о том, что его самолет летит. Он на марше. Это нацистский прием для выражения их агрессивности и самоуверенности. А английские летчики никогда не атакуют. Они нападают на нацистов из засады.

Этот новый немецкий, этот блиц-язык, без сомнения, был порожден в скорости и стремительности нацистских методов и вообще всего строя немецкой жизни с 1933 года. Это своего рода реминисценция экспрессионистской Германии первых послевоенных лет, которая, в свою очередь, возникла из скорости, нервозности и беспорядка того периода. Экспрессионистская Германия пыталась выразить многое в нескольких словах. Но блиц-язык говорит то, что она захотела высказать в претенциозных и разгоряченных словах, и он особенно полезен тем, кто не знает точно, что именно он хочет сказать.

Необходимо добавить, что этот новый блиц-язык не представляет собой имитацию языка кого-либо из нынешних немецких лидеров. Он не имеет ничего общего ни с простым буржуазным австрийским Гитлера, ни с геббельсовским журналистским интеллектуальным немецким, ни со старым офицерским прусским Геринга.

С тех пор как мне довелось узнать Леске, его семью, все его окружение, хотя и весьма поверхностно, удалось прояснить многие моменты, которые в противном случае остались бы невыясненными. Эта информация была включена в сноски. Они составлены как можно более кратко с тем, чтобы не нарушать внутренний ритм самого документа.

Дневник проверили авиационные эксперты, которые были удивлены некоторыми незначительными моментами. Тем не менее после рассмотрения общего строя работы я решил ничего не менять, и поступил так потому, что сам факт, когда обычный нацистский летчик комментирует события, не обладая полной информацией, не лишен определенной симптоматической ценности. В конце концов, в этой книге не имелось в виду представить некую важную техническую информацию, а хотелось лишь дать портрет человеческого бытия. Некие факты, неточные с объективной точки зрения, могут быть весьма точными с точки зрения субъективной. Другими словами, это может помочь нашему пониманию той личности, которая все это высказала.