Джеймс Комптон - Свастика и орел. Гитлер, Рузвельт и причины Второй мировой войны. 1933-1941

Нападение на Пёрл-Харбор было односторонним, в том смысле, что немцам не было сообщено о том, куда будет нацелен удар. Поэтому удивление, охватившее Берлин, было совершенно искренним. Однако это удивление не вызвало никаких сомнений в том, что Германия должна объявить войну Америке, хотя, поскольку агрессором была Япония, имела право с точки зрения закона не делать этого [158].

Риббентроп был согласен с ним с юридической точки зрения. До сих пор не ясно, почему Гитлер так быстро объявил войну, не дождавшись, пока это сделает Америка. Согласно Риббентропу, Гитлер к декабрю решил, что американская политика в Атлантике «создала уже практически состояние войны» и поэтому ее объявление было простой формальностью. В добавление к этому Риббентроп привел слова Гитлера, что японцы «никогда не простят нам, если мы не вмешаемся». Более того, в этом случае, скорее всего, были затронуты и вопросы престижа Германии. Эрих Кордт приводил слова Гитлера о том, что «великая держава вроде Германии должна сама объявлять войну, а не ждать, пока войну ей объявят». А вот у переводчика доктора Шмидта сложилось впечатление, что Гитлер хотел опередить Рузвельта из соображений личного престижа.

Следует вспомнить, в каком состоянии находился Гитлер в начале декабря. Замедлившееся в октябре из-за дождей и неожиданно мощного русского сопротивления немецкое наступление с началом зимы совсем выдохлось. 24 ноября была окончательно разгромлена танковая группа генерала фон Клейста, и в первые недели декабря немецкие войска перестали наступать и были даже отброшены назад, утонув в русских снегах. Впервые за всю войну Гитлер потерпел поражение – и это в России, разгром которой должен был привести к капитуляции Англии и решению всех других проблем. Когда Гитлер обдумывал создавшуюся ситуацию, ему, несомненно, приходили на ум воспоминания о великой армии Наполеона, замерзшей в снегах России. В этих обстоятельствах неожиданное нападение на Пёрл-Харбор стало для суеверного Гитлера подарком судьбы, от которого «исторический деятель мирового масштаба» не имел права отказываться [159].

В любом случае удивление в Берлине быстро сменилось «радостным экстазом», а вступление Японии в войну рассматривалось как «облегчение» и «возрождение надежд». Речь, которую Гитлер произнес в рейхстаге 11 декабря, как мы уже говорили ранее, была полна оскорблений в адрес Рузвельта в сочетании с явным облегчением по поводу того, что немецко-американские отношения наконец-то вышли на первое место. Объявление войны было надлежащим образом передано в Вашингтон, и Гитлер, очевидно, ощутил гордость за нападение на Пёрл-Харбор, как верный способ осуществления международных отношений [160].

«Так и надо начинать войны», – заявил Гитлер Ошиме. Сама Германия поступала точно так же. В Вашингтоне Гитлеру отдавали должное как главному организатору этого судьбоносного события. Описывая события в Белом доме в воскресное утро 7 декабря, Гарри Гопкинс писал: «Совещание проходило совсем не в напряженной атмосфере, поскольку, я думаю, все мы были уверены, что нашим главным врагом является Гитлер».

Когда Риббентроп выразил свое мнение о том, что «наш союз привел к тому, чего мы хотели всеми способами избежать, – к войне между Германией и Америкой», он придавал слишком много значения договору стран оси. Вся слабость этого союза, столь наглядно проявившаяся в немецко-японских отношениях с момента подписания Антикоминтерновского пакта до создания оси, была хорошо видна и в 1941 году. Стороны так и не смогли договориться о структуре союза. Даже общая цель – устранение Америки – рассматривалась ими с различных точек зрения. Стороны не имели общих интересов, ибо японцы восприняли немецкие предложения, исходя из нужд своей собственной политики и благодаря тому, что в правительстве наблюдалось равновесие между сторонниками оси и ее противниками. Однако немецкое давление оказало определенное влияние на решения японского правительства, а судьба Германии была сходной с судьбой Японии. Если мы хотим выяснить, как немцы использовали свое влияние на японцев, то должны изучить их намерения, а также тенденции немецкой политики.

По словам прокурора на Нюрнбергском процессе, «Японию постоянно подталкивали к проведению политики, которая неизбежно должна была привести ее к войне с Соединенными Штатами». Неудивительно, что это заявление оспаривалось в суде и в других послевоенных источниках. Риббентроп заявил трибуналу, что Германия до самого нападения на Пёрл-Харбор делала все, чтобы удержать Америку от вступления в войну, и несколько других дипломатов, выражая редкое согласие со своим бывшим шефом, поддержали его точку зрения. Вайцзеккер утверждал, что Германия была заинтересована в том, чтобы Япония вступила в войну против Великобритании и Советского Союза, а не против США. Генерал Йодль, говоря об обстоятельствах японского вступления в войну, заявлял, что «мы бы предпочли получить нового могущественного союзника, чем нового могущественного врага». Единственное послевоенное свидетельство с немецкой стороны, противоречившее всем этим заявлениям, было получено от капитана Рейнеке, бывшего сотрудника оперативного штаба ОКМ. Давая показания в суде над дипломатами, он вспомнил, что слышал о планах подталкивания Японии к войне против «врагов и потенциальных противников Германии, включая и Соединенные Штаты».