Йоханнес Штейнхоф - «Мессершмитты» над Сицилией. Поражение люфтваффе на Средиземном море. 1941-1943

Все три истребительные группы, которые составляли мою эскадру, заметно отличались друг от друга, несмотря на то что число их побед было почти одинаковым. 3-я группа всегда действовала отдельно от штаба эскадры, и это обстоятельство наложило особый отпечаток на ее офицеров и унтер-офицеров, которые, очевидно, понимали свое привилегированное положение, были более уверены в себе и сдержанны, чем их коллеги в двух других группах. Любой чувствовал, что они хотели сказать: «Только оставьте нас одних, мы со всем отлично справимся…»

Сейчас они снова были в дикой местности, в километрах и километрах от ближайшего города и каких-либо немецких вспомогательных подразделений. Их домом был клочок сардинской равнины, с которого они вылетали против, по-видимому, непобедимого потока четырехмоторных бомбардировщиков, и делали это без ропота. Однако на следующий день им предстояло столкнуться с кое-чем новым: постоянными попытками достичь недостижимого, сумасбродными прыжками с одного аэродрома на другой до тех пор, пока это еще оставалось возможным.

Длинная линия восточного побережья Сардинии скользила мимо законцовки моего правого крыла, когда я медленно набирал высоту, прежде чем лечь на нужный курс. Через 20 минут по правому борту должна была появиться самая южная оконечность острова, но сирокко скрыл все в облаках желтой пыли, которые теперь на юге поднимались прямо к солнцу.

Командный пункт 3-й группы вышел на связь, чтобы предупредить меня о «лайтнингах», которые недавно появились над островом. В наушниках потрескивало; радиостанция работала на прием и фиксировала движение в воздухе, женский голос начал считать: «Один, два, три…»

Я не должен был улетать в полдень, в самую жару. К тому же совсем не спал во время посещения 3-й группы. Когда я выруливал на взлетно-посадочную полосу и разворачивал свой «сто девятый» носом против ветра, пот заливал мое лицо, грудь и спину. Теперь на нынешней высоте я снова начал чувствовать холод.

Полет становился гнусным занятием, когда не было никакого горизонта или визуального ориентира, чтобы определить положение самолета, а мне требовался еще час, чтобы достичь Трапани. Вполне достаточное время, чтобы поразмыслить об утренних событиях, во время которых у меня где-то в глубине души постоянно скрывались уныние и депрессия. Теперь, когда я в одиночестве летел над морем, эти же самые чувства охватили меня с такой внезапностью и силой, что я пришел в ужас. Я действительно достиг этой стадии? Психологическая устойчивость, как нас всегда учили, была главным требованием к командиру. Всякий неустойчивый или подверженный депрессии был не пригоден для командования.

Мои глаза двигались по приборной доске и остановились на указателе давления масла. Его данные удивили меня необычностью, но я так и не смог определить, что он показывал. Почему двигатель внезапно стал работать более громко? Должно быть, я на несколько секунд отключился. Моя голова была тяжелой, наушники больно давили.

Я откорректировал курс, проверил магнето и приладил кислородную маску. И задался вопросом, что случится, если я засну. Буду ли я разбужен необычным поведением самолета? Возможно, чистый кислород [98]поможет рассеять смертельную усталость.

В кармане моих брюк был хлопковый пакет длиной около 15 сантиметров, обернутый в целлофан и содержащий пять или шесть молочно-белых таблеток размером с ячейку плитки шоколада. Они имели этикетку «Первитин». Доктор Шперрлинг сказал нам, что эти таблетки предназначены для борьбы с усталостью. Открыв пакет, я вытянул сначала две, а потом и третью и, немного сдвинув кислородную маску, стал жевать. На вкус они были ужасно горькими и имели консистенцию муки, но у меня не было ничего, чем я мог бы прополоскать рот. С этого момента я надеялся, что останусь в состоянии бодрствования.

Двигатель работал ровно и тихо. Если он начнет давать перебои, то я еще смогу достигнуть земли около Кальяри. Затем предстоит длительный перелет над морем и уже не будет никакой разницы, где я выпрыгну на парашюте или где посажу самолет на воду. Возможно, я смог бы выдержать в спасательной шлюпке часов сорок восемь, получая все более и более сильные солнечные ожоги. А затем умер бы от жажды и солнечного удара. Вздор! Почему двигатель должен отказать именно сегодня, а не в какой-нибудь другой день?

Увидев побережье Сицилии, я намеревался повернуть в восточном направлении, чтобы держаться вне трассы истребителей около Трапани. Наземный диспетчер сообщил бы мне, когда воздух будет чистым.