Иосиф Крашевский - Гетманские грехи

- А я полагаю, - помолчав, сказал ротмистр, - что мы здесь потолкуем и все уладим...

Кунасевич, не отвечая, покачал головой.

- А как вы думаете, пан подкоморий? - прибавил Шустак.

- Я? Я что думаю? Да я думаю, что это не наезд, а просто разбой, за который вы все, сколько вас тут есть, будете в ответе in fundo и гривной.

- Ну, чтобы посадить нас всех, не хватило бы тюрем, - возразил Шустак, - нас здесь очень много, чуть не полокруга. Сосчитай-ка всех людей, которых ты в продолжение нескольких десятков лет обижал, стараясь с каждого содрать хоть понемногу! Сегодня все явились сюда для реванша... Рано или поздно эта история повторяется со всеми, кто перетягивает струну - в конце концов, она может лопнуть.

Подкоморий бросил на говорившего сердитый взгляд и надулся - но молчал.

- Я хочу сделать вам одно предложение, - сказал Шустак. - Все здесь присутствующие просили позволения - в виде возмездия дать вашей милости по одному удару кнутом...

Кунасевич вскочил с громким криком.

- Садись, сударь, и не производи шума раньше времени, - сказал ротмистр, - это ничему не поможет, и может только раззадорить тех, которые поджидают там моего сигнала...

- И вы, сударь, называете это наездом, - закричал подкоморий, гневно сверкая глазами, - да это нападение, разбой, это криминальное дело! Как это? Меня, одного из первых людей в округе, вы посмели бы...

- Бывали примеры, известные и в судебной практике, что и подкомориев tempore opportuno клали на ковер, особенно в тех случаях, когда cum contemptu legum эти великие люди учиняли безнравие, глумились над справедливостью, обижали невинных, обирали сирот; это не будет ни новым, ни экстраординарным, если мы воздадим privatim, что следует...

Кунасевич не мог даже говорить; он метался по комнате в диком гневе.

- Послушай, пан подкоморий, - сказал Шустак, - я, которому выпала честь руководить этой компанией, не стремлюсь вовсе к наказанию грешника плетью, но к его раскаянию и исправлению.

Для меня ясно и очевидно, что вы совершенно правильно и официально подтвержденное, одним словом, настоящее завещание, старались объявить недействительным, вы старались обидеть сестру своей жены и противились воле покойного, завладев ее частью наследства. Мы этого допустить не можем. Мы откажемся от вполне заслуженных вами ударов плетью только под тем условием, что вы сейчас же, в присутствии нотариуса и при свидетелях, признаете завещание действительным и написанным в полной памяти и здравом рассудке, - сознаетесь в соей вине и вернете убытки.

- Ах, так! - вскричал Кунасевич. - Ни за что на свете!

- Подумайте еще, - сказал Шустак, - вы можете выбрать. Божишки мы уже заняли и больше вам не отдадим - за это я ручаюсь; если будет процесс, мы найдем протекцию; мы вас отпустим на свободу, и что вам не уйти от плетей - в этом уж можете быть уверены...

Сказав это, он встал и хотел ударить в ладоши; подкоморий соскочил с кресла и схватил его за руки.

- Послушайте, пан ротмистр, - сказал он, - предположим, что я подпишу вам, что вы хотите. На что это вам пригодиться? Прямо отсюда я поеду в город и подаю жалобу - о насилии. Это уголовное дело!

- Ну, что же? Значит, остаются плети! - вздохнул Шустак. - Ничего не поделаешь! Мы должны получить какое-нибудь удовлетворение, и мы его получим на ковре...

Он снова встал.

- Послушай, сударь! Так же невозможно! Боже милосердный! - простонал подкоморий.

Ему хотелось плакать, в отчаянии он ломал руки.

- Вы должны отказаться от Божишек и несправедливых притязаний на них, - прибавил ротмистр.

- Этого не может быть!

- Это должно так быть! - подтвердил Шустак. - Aut-aut, решение зависит от вас.

- У меня четверо детей! - простонал Кунасевич.

Кунасевич плакал потихоньку, бормотал молитвы, надеялся на чудесное избавление, и был почти без чувств! А время шло.

Между тем ротмистр подошел к дверям, открыл их и громко произнес:

- Призываем нотариуса Богаловича и шестерых приглашенных свидетелей. Пан подкоморий, побуждаемый сочувствием к судьбе вдовы, пани Паклевской, сам добровольно и немедленно отказывается от процесса с ней, признает завещание действительным, прекращает начатый процесс и обещает изъять его из актов.

Пока он говорил это, в дверях показалась маленькая, но очень задорная фигурка нотариуса с зачесанными кверху волосами, который шел, подпрыгивая и самодовольно улыбаясь, держа под мышкой книгу и бумагу.

- Просим пана Богаловича прочитать нам приготовленный документ!..

Кунасевич, закрывший было рукою глаза, открыл их и приготовился внимательно слушать.