Изольда Иванова - «Долина смерти». Трагедия 2-й ударной армии

Чем ближе к Волхову — тем больше дорога забита. Повозки, машины с ранеными. Начальник госпиталя мечется, пистолетом размахивает — бесполезно, тут только пеший кое-как проберется. Нашей группой командовал интендант Овчаренко. Вручил он мне пакет с документами, донесение генералу Гусеву, наказал: «Смотри, Путин, чтобы к немцам не попало!»

Я дошел благополучно. Потом еще два раза проходил через Мясной Бор — выносил документы штаба.

30 мая пробирался в последний раз. В ту ночь — с 30 на 31 мая — немцы снова перекрыли «коридор». Наших у Мясного Бора скопилось много, но с одними винтовками. На рассвете все же решили прорываться: «У кого есть патроны — давайте в атаку!» Мы-то пошли, а снаружи, с флангов, никто не помог. Ведь почему этот «коридор» из рук в руки переходил? Частями людей посылали, вот в чем беда. Батальон пошлют — немцы перебьют, через день-другой посылают.

Меня ранило осколком в колено. Оторвал рукав от рубахи, затянул рану, палку нашел. Иду в группе последним. Вдруг все остановились. «Чего встали?» — спрашиваю. А в ответ чужая речь… Окружили нас солдаты голландского батальона СС. Отобрали оружие (патронов, считай, ни у кого не осталось), звездочки с пилоток посрывали и погнали в сторону Новгорода. По дороге нагрузили катушками с кабелем — как же, трофеи… По две штуки на каждого. На ногу, правда, мою поглядели и одну скинули. То и дело попадались наши раненые. «Aufstehen! (Встать!)» — кричали фашисты. Кто не поднимался — пристреливали. Увидали носилки, прикрытые шинелью. Откинули шинель — врач раненая, молодая, красивая. Прямо на носилках и застрелили…

Привели нас в Григорово, в лагерь. На работу в лес гоняли — дороги восстанавливать. Кормили плохо: 200 г хлеба-эрзаца да по черпачку баланды из буряка с костной мукой. «Хоть бы накормили раз, да расстреляли!» — говорили мы. Услыхал это полицай — низенький такой, сытый, с шахты Макеевка. Донес. Пришел немец и — всему бараку: «Nicht fressen!»

Три дня не ели, а работали… Решили мы того полицая придушить. Вшестером навалились, да он, иуда, крикнуть успел. Немцы сбежались, спрашивают: «Кто начинал?»

Полицай показал на меня, Павла Мельникова из Воронежа и Ивана из Новосибирской области…

Утром вывели нас перед строем расстреливать. Напротив трех автоматчиков выставили. В меня должен был стрелять Ганс. А, надо сказать, мы с этим Гансом успели к тому времени познакомиться. Он был электросварщиком из Мюнхена. В 30-е годы по обмену опытом в Ленинграде работал, по-русски говорил, о нашей стране хорошо отзывался.

И вот как раздалась команда: «Заряжай!» — Ганс не стал даже копылка с дула снимать, а заругался, заматерился — суда потребовал. Было это уже после Сталинграда… Нас увели, а через день отправили в Лугу, в тюрьму. Старое здание красного кирпича, в камерах надписи на стенах: «Бей фашистов!» Я тоже за печкой свою фамилию нацарапал.

Каждый день выводили во двор: оглашали приговоры, тут же и расстреливали. Не только наших, немцев-дезертиров тоже. Однажды расстреляли группу власовцев из РОА — они немцев перебили.

Пришел и наш черед. Вывели на плац, зачитали приговор: «За покушение на полицая — к 23 годам каторжных работ с отбытием наказания под землей».

После этого отправили в лагерь в Гатчину. Кого там только не было! Власовцы, отказавшиеся служить немцам, партизаны, разведчики из-под Ленинграда… От них узнали: «Ничего, держится Ленинград». Из Гатчины повезли во Францию. По дороге забирали пленных из других лагерей. Народу в товарных вагонах — битком! Смрад, духота, некоторые не выдерживали, умирали.

Привезли в «Черный лагерь» на севере Франции. В числе пятнадцати я попал на шахту. Подрывниками здесь были местные жители из эмигрантов — чехи, итальянцы. Мы разбивали кайлом большие глыбы и нагружали углем вагонетки. Норма — 12 т на человека…

Однажды пятеро наших сбежали из клети в другую шахту. Одного я запомнил — Саша Шильников, откуда-то с севера. Нашелся доносчик, поймали их.

В конце 44-го, после высадки во Франции американцев, нас перевезли в Германию, в летний солдатский лагерь на р. Саар. Лагерь был не под током. Отсюда мне удалось бежать: ушли ночью вшестером, никто не заметил. Утром повстречались с полевой полицией, спрашивают: «Кто такие?» Отвечаем: «Итальянцы из разбомбленного лагеря». Надеялись, что наряд наш нас выручит. Одеты мы были, конечно, интересно — в форму капельдинеров. Это во Франции, когда наше обмундирование настолько износилось, что наготу не прикрывало, выдали нам костюмы дирижеров — где-то нахапали. «Хвосты» у фраков пришлось отрезать — работать мешали, и шляпы примять, а так ничего, материя крепкая оказалась… Поверили или нет нам полицаи, но отпустили.