Изольда Иванова - «Долина смерти». Трагедия 2-й ударной армии

Концлагерь в Киришах существовал с момента ликвидации Волховского котла. К нашему приходу в нем осталось 200 человек. Вместе с нами стало 350. Старожилы занимали две большие землянки. Для нас заранее была построена еще одна, с четырьмя печками-буржуйками, сделанными из металлических бочек. Возле каждой была припасена вязанка дров. Мы быстро раскочегарили буржуйки, обсушились и согрелись. На ужин получили по ломтику хлеба и черпаку баланды. После такого трудного перехода проглотили бы, кажется, и слона, но пришлось довольствоваться мизером.

Переспали первую ночь на нарах из осиновых кругляшей без подстилки. Утром — бока болят, будто кто по ним молотил. После завтрака вышли на разнарядку. Я приготовился идти на общие работы: новое место, новые порядки.

Неожиданно перед строем появился наш дмитровский переводчик Якоп. Он назвал мою фамилию и велел выйти вперед. «Это будет ваш доктор». Комендант разрешил выбрать и помощника — санитара, так как народу теперь стало больше.

Работать санитаром я предложил Каменскому, тот охотно согласился. В землянке выгородили уголок под медпункт, и снова потекли дни за днями, похожие друг на друга.

Комендант и переводчик обращались с пленными довольно сносно. Не унимался один из полицаев — Василий Петров. После возвращения пленных с работы он чувствовал себя полным хозяином. Не расставался с плетью и бил, не спрашивая фамилии. Дмитровские напомнили Петрову о судьбе Чижа, но выводов он, видно, не сделал.

30 декабря я освободил от работы пленного узбека из-за расстройства кишечника. Петров в тот день остался в зоне. Проходя мимо нар, где лежал больной, он почувствовал дурной запах и, ни слова не говоря, хлестнул узбека плетью. Когда я пришел с таблетками, узбек плакал.

— Что случилось?

— Обидел нехорош человек…

Я выскочил из землянки и увидел Петрова, направлявшегося в сторону кухни.

— Ты за что ударил больного? — спрашиваю.

— Не будет гадить, где не положено.

— Изверг ты, это же больной, беспомощный человек!

— А ты бы взял и снес его в сортир, — ехидничает полицай.

— Слизняк, немецкий холуй! — двигаюсь на него с кулаками. Петров замахнулся плеткой, но в его выпученных глазах я заметил страх.

«Мало того, что ты подлец, ты, оказывается, еще и трус!» — подумал я и ударил его в челюсть. Полицай упал. Стою, считаю до 10 — как на ринге. На счет «5» Петров трусливо бежит.

Весь день я ждал, что меня вызовут в комендатуру, но по каким-то соображениям немцы не сочли нужным разбираться с нами. На утренней разнарядке Петров появился с рассеченной губой и кровоподтеком. Я доложил переводчику о количестве освобожденных от работы и выписанных к труду.

— Давай, давай, — принимает Якоп мой рапорт.

Об инциденте — ни слова. Я ушел к больным. На обходе оказалось, что двое из них — в том числе и вчерашний узбек — умерли. Об этом узнал комендант, и Петрова от нас куда-то убрали.

Весной 1943 г. в лагере появились первые случаи брюшного тифа, через месяц — эпидемия. На хвосте эпидемии вспыхнула дизентерия. Инфекции поразили 70 % пленных, Я тоже заразился тифом. Более двух недель температура не снижалась ниже 40 градусов. Когда просветлело сознание, я узнал, что умер Николай Каменский.

В одно солнечное майское утро я вышел из темной, пропахшей пылью и людским потом землянки и не смог смотреть на свет. Но прошло время, я окреп и дожил до того дня, когда нас освободила Красная Армия. До Победы оставался еще год…

Как говорилось в приказе Ставки, изданном в то время, все командиры Красной Армии, побывавшие в плену, обязаны искупить свою вину перед Родиной мужеством и отвагой. 1-й этап — проверочный лагерь НКВД. Если порочащих фактов за бывшими командирами не устанавливалось, их зачисляли рядовыми в штрафные батальоны.

24-й отдельный штурмовой батальон, в который меня зачислили, был сформирован в Щербинке под Москвой из тысячи офицеров всех степеней — от младшего лейтенанта до подполковника. Личный состав батальона проявил исключительное мужество в трех тяжелейших штурмах и прошел боевой путь от Кракова до Кюстрина. Правда, никто из нас не думал, что мы искупаем вину — «жила бы страна родная»…

В. М. Золотухин,

бывш. младший врач 442-го ап РГК

До войны я заведовала медпунктом при льнозаводе в Смоленской области. 22 июня 1941 г. получила повестку о мобилизации и была направлена в витебский госпиталь № 2067. 4 июля нас перебросили в Волоколамск, оттуда в подмосковный Егорьевск. В госпитале лечились раненые защитники Москвы.