Владимир Першанин - Сталинградская страда. «Ни шагу назад!»

— Капитана надо выручать, — высунувшись из люка, договорил он. — Скорость и маневр. Старшина, вперед!

И мы рванули вперед. Как в кадрах кино мелькали отдельные эпизоды. Из-за нехватки орудий немцы обстреливали нас минами. Сыпались они густо, но оставить три разогнавшиеся машины не смогли. Продолжала вести редкий огонь уцелевшая «семидесятипятка», но ее добил танк, оставшийся нас прикрывать. У взводного хватило ума не утюжить сгоряча окопы (точно влетели бы под «фаустпатроны!»). С расстояния ста метров открыли огонь из пушек и пулеметов, над траншеями висела туча дыма, взлетали комья мерзлой земли, обломки, куски человеческих тел. По дороге промчались несколько грузовиков из колонны, которую пытались перехватить оставшиеся в тылу две «тридцатьчетверки».

Пять-шесть машин и бронетранспортер проскочили за дымовой завесой и исчезли. Мы разбивали траншеи, минометные гнезда, стреляли в дот, из которого шел дым. Потом оглушительно грохнуло, а из широкой амбразуры плеснул язык пламени. Двое артиллеристов, пытавшихся отсидеться в норе, не выдержали и побежали прочь. Их догнали пулеметными очередями и всадили снаряд, который разбросал тела в разные стороны. Бой был закончен. Но возбужденные, еще не пришедшие в себя, мы продолжали с десяток минут стрелять в любой шорох, в каждый окоп.

— Угомонись, славяне! — послышался голос командира роты. — Поберегите снаряды.

Мы вылезали из танков, закуривали, кто-то шарил в перепаханной траншее в поисках трофеев.

Вскоре выяснились все детали боя. Капитан и второй танк, бывший с ним, тоже попали на мины и с расстояния трехсот метров открыли огонь по бронированной двери дота и траншее. Пулеметчики прикрывали машины от «фаустников», пытавшихся приблизиться. Снаряды не брали дверь. Кроме того, мешали сосны. Пока не сшибли три-четыре дерева, точного огня не получалось.

Потом дверь (скорее ворота) вмяли, перекосили десятком бронебойных и фугасных снарядов. Подкалиберный снаряд, пробивший дверь насквозь, вызвал внутри массивного дота пожар. Гарнизон до последнего пытался потушить его, затем немцы стали выпрыгивать в широкую орудийную амбразуру.

Я обошел серый массивный колпак. Несколько амбразур, одна для тяжелой 88-миллиметровой пушки и одна для зенитного автомата. Из других вели круговой обстрел пулеметчики. Сколько фрицев осталось внутри выгорающего дота? Судя по всему, гарнизон составлял человек двадцать. Бронированную дверь толщиной миллиметров сто пятьдесят перекосило и заклинило. Оставшиеся в живых фрицы выбирались из амбразуры главного калибра. Обе противотанковых пушки на левом фланге были разбиты, тела артиллеристов смешаны с землей, обломками, сплющенными гильзами.

Мы уничтожили крепкую огневую точку. Насколько я знал, вначале планировалось наступление танковым батальоном. Двадцать машин и три пехотные роты, которые, согласно приказу, поперли бы напрямую. Потому что вокруг минные поля, у нас мощные танки, и вообще… мы привыкли бить с маху, не считая потерь. Как говорили у нас в селе: «Хоть морда в крови, зато грудь нараспашку!»

Не сомневаюсь, что половина пехоты и танков остались бы на подходах. Мы тоже понесли потери. Но капитан, не боявшийся риска, хоть и загнал три танка на мины, но снес этот опорный пункт.

Не слишком удачно прошла попытка разгромить колонну автомашин. Танк Т-4 сумел поджечь «тридцатьчетверку» и повредить вторую, хотя сам получил несколько снарядов и сгорел. Но большая часть автоколонны прорвалась в тыл. А в общем, капитан организовал бой решительно и умело. Мы потеряли один танк. Три, налетевшие на мины, и один подбитый, были позже восстановлены. Погибли пять-шесть танкистов, сколько-то получили ранения и ожоги.

Зато к вечеру «узкое место», где все еще дымил огромный дот, уже оседлала артиллерия и наша пехота. Немцам, выходящим из окружения, дорогу перекрыли. А наши машины там же на месте восстанавливали ремонтники, сверкала электросварка, натягивали порванные гусеницы. И хоронили убитых. Меня этот бой научил одной важной вещи — уметь идти на риск, когда это оправдано обстановкой.

Майор-комбат вначале разозлился на слишком уверенного в себе капитана. По слухам, обругал. Ведь капитан неполной ротой без долгой подготовки сделал то, что еще вычерчивалось на картах. В полку действия капитана (фамилия давно ушла из памяти) одобрили и вскоре наградили орденом Отечественной войны. Обещали награды и нам. Может, кто и получил, но наш экипаж обошли. Решительные действия капитана долго обсуждали в полку. Ему предрекали должность комбата, ну и кусочек славы достался нам.