Борис Горбачевский - Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить!

Затем мы больше часа провели в моем блиндаже. На вопрос, как объяснить, что в моей роте нет побегов, я рассказал о своей системе и хорошо отозвался о бойцах.

— А до войны вы чем занимались? — спросил Борисов.

— Я окончил школу в сорок первом, но в тридцать седьмом работал киномехаником — нужно было зарабатывать на жизнь, когда мать уволили со службы.

— Это когда отца репрессировали?

— Да. К счастью, он вернулся. Сейчас он руководит оборонной стройкой на Урале.

— Скажите, кто вы по национальности? — внезапно прозвучал вопрос.

— Еврей. Извините, если не секрет, лично для вас это имеет значение?

— Вы угадали, лейтенант: именно лично имеет. Я по убеждению и поведению — интернационалист, таким меня воспитали дед и отец. Сам я из Ярославля, в нашем городе до революции евреи не селились, но, как ни странно, первым красным комендантом города стал бывший городской сапожник — единственный еврей в Ярославле. Оказалось, он был подпольщиком. Его убили во время эсеровского мятежа в восемнадцатом. Теперь конкретнее, зачем я спросил вас о национальности. К сожалению, и в дивизии, и повыше есть командиры и политработники, которые не очень приветливо относятся к евреям, считают их трусливыми, хитрыми и плохими воинами. Я так не думаю и в моем политаппарате подобные настроения пресекаю, а вы — один из «аргументов» в мою пользу. Поговорим о насущном: как вы считаете, лейтенант, каковы главные причины дезертирства?

— Позвольте, товарищ полковой комиссар, откровенно?

— Только откровенно! Иначе какой смысл в нашем разговоре?

— Я об этом не раз думал. Назову две причины. Во-первых, это постоянные неудачи армии под Ржевом и огромные потери. Люди не хотят участвовать в бессмысленной бойне. Вторая причина — трудный солдатский быт. Сколько можно тянуть лямку, не видя конкретной заботы о себе? А тут еще из окопов противника доносятся запахи вкусной еды.

Борисов помолчал, протирая очки, поблагодарил за полезный разговор и покинул расположение роты.

Вскоре в штабе дивизии собрали комбатов и командиров рот. Открыл совещание комдив. Впервые я увидел генерала Поплавского. Говорили, что генерал щупленький, оказалось — крепыш. На плечах — новенькая кожаная тужурка. Курносый. Говорит резко, рублеными фразами. Казалось, с каждой его фразой взрывались снопы искр:

— Больше я не потерплю побегов в своей дивизии! Надо повышать требовательность! Прежде всего — к себе! Еще жестче будем наказывать командиров за побеги!

Один из комбатов бросил с места:

— Бегут, как крысы с тонущего корабля!

С совещания этот комбат вышел командиром роты. Прокомбатил человек всего один месяц. Каков Поплавский — с ним следует быть начеку! Позже стало известно, что провинившийся еще и партийный выговор схлопотал «за политическую незрелость».

После комдива выступил комиссар Борисов:

— Мы, командиры и комиссары, слабо занимаемся идеологическим воспитанием солдат. Как следствие — неверие людей в победу над фашистами. Командиры рот не выполняют своих прямых обязанностей, слабо заботятся о подчиненных, некоторые солдаты, особенно из южных районов страны, не выдерживают тяжелой жизни на переднем крае. Нужно всем нам подумать, что можно сделать для них. Следует также учитывать, что часть красноармейцев попадает в армию из освобожденных от оккупации районов. По мере продвижения армии на запад эта тенденция станет нарастать. Среди них могут найтись неустойчивые, а возможно, и невыявленные пособники оккупационных властей.

В заключение комиссар назвал мое имя и рассказал об опыте работы с подчиненными в нашей роте, даже придумал название моей системе: «Ни шагу вперед!» — по аналогии с приказом № 227 «Ни шагу назад!». Не скрою, я был польщен. Но настроение испортила фраза, брошенная нарочито громко кем-то из офицеров:

— Надо же, хитрый еврей всех облапошил! Все мудаки, а он хороший!

Стало не по себе и обидно. Подлость какая, я же не только для себя, для всех стараюсь.

Начали расходиться. Меня остановил начальник особого отдела дивизии, представился:

— Майор Ковалев. — И вежливо попросил задержаться.

Когда мы остались одни, спросил:

— Знаете ли вы о группе молодых солдат-украинцев, их в вашей роте восемь человек.

— Знаю, — ответил я. — Впрочем, как они попали в Казахстан, мне не известно.

— Это дети раскулаченных в тридцатые годы на Украине, были высланы в Казахстан как ненадежный элемент. Эту молодежь долго не брали в армию, сейчас, видимо, посчитали допустимым. Но можно ли им доверять, я не уверен.