П Бермонт-Авалов: Документы и воспоминания

Но неужели интересы "масс" состояли в развале промышленных предприятий, сельскохозяйственной продразверстке, насильственных мобилизациях, чекистском терроре и т. п.? Нелепость постановленного вопроса очевидна. Можно возразить, что от многого из перечисленного, характерного для красного лагеря, не был свободен и белый. Это так, и признаний самих белых немало. Но именно это и свидетельствует: коренную причину победы одних (красных) и поражения других (белых) надо, по-видимому, искать не столько, так сказать, в объективных, сколько в субъективных факторах.

В 1929 г. генерал Д. Филатов, воевавший в Сибири, а в эмиграции писавший мемуары, обратился к Гучкову с просьбой высказать свое мнение о Верховном правителе. Ответ Гучкова представляет большой интерес. По его словам, когда Колчак стал Верховным правителем, ему (Гучкову) порой казалось: "да тот ли это Колчак, которого я знал, не подменен ли он?" Видимо, его "организм, и физиологический, и духовный, вконец износился, сгорбился. Разбитым, надломленным, потерявшим самообладание, забрался он на ту высоту, на которой как раз и требовались те высокие качества, какими он обладал в предшествующий период (Гучков имеет в виду дореволюционный период и 17-й год. -- Авт.). Сохранилось, правда, многое -- его пламенный патриотизм, кристаллическая чистота его побуждений, его рыцарство, его героизм. Но эти качества... далеко недостаточны, чтобы творить историю, особенно в наше смутное время". В результате в окружении Колчака оказывались в основном мелкие люди, а подчас и просто проходимцы, умевшие использовать в корыстных интересах некоторые благородные качества "надломенного" Верховного правителя. Гучков считал, что именно это и является "одной из центральлных причин крушения белого дела в Сибири, а следовательно, и в России" 11.

Другие вожди белого движения? Деникин, по широко распространенному мнению, был весьма способным во всех отношениях человеком, но в его характере было много "уступчивости, покладистости", то есть, говоря прямее, не хватало воли и решительности. Тут его превосходил Врангель, но ему были свойственны излишнее честолюбие, властолюбие, даже тщеславие, что также "сужало" его личность -- по масштабам, как писал Гучков, "нашего смутного времени".

О других белых вождях -- Юдениче, Е.К. Миллере и др. -- с точки зрения этих масштабов не приходится и говорить. На минуту представим себе такую невероятную трасформацию: Ленин (и Троцкий) -- этот, по словам М. Алданова, "заряд бешеной энергии" -- оказываются во главе белого лагеря, а Колчак, Деникин и др. "переходят" в красный. Каков был бы ее итог?

Но если даже лидерам главной, антантофильской ориентации не хватало "масштабности", то мелкотравчатость германофильских белых, как это хорошо показывают "аваловские документы", просто бьет в глаза. Интриги и грызня политических и общественных "деятелей", выражавшаяся в создании различных "правительств", "советов", "комитетов" и т. д., вели к расколу и неспособности создать даже видимость единства и централизации. Не отставали и военные вожди. Почти каждый из них лелеял свои амбиции, не желал подчиняться другому, вследствие чего создать сколько-нибудь значимый Северо-Западный или Западный фронт, нацеленный на Петроград, оказалось невозможным. Реально ли было русским германофилам в такой ситуации рассчитывать на серьезную поддержку германских правящих кругов? Что касается правительств независимых прибалтийских государств, то они, естественно, с полным основанием, питали неприязнь к российским политикам и военным, даже не слишком скрывавшим своих реваншистских -- монархических и имперских -побуждений, желания использовать помощь прибалтов для достижения собственных целей.

Тут не могли помочь никакие объединяющие заседания и совещания (подобные, например, совещанию в Риге 26 августа 1919 г.). Как правило, они заканчивались широковещательными декларациями, но ничего, в сущности, не изменяли.

Летом 1919 г. особенно обострились отношения между Аваловым, командовавшим Западной Добровольческой армией, и командующим Северо-Западной армией генералом Юденичем. Юденич был антантофилом и отвергал германскую помощь, считая, что немцы виновны перед Россией, так как "насадили в ней большевизм", да и неспособны обеспечить ту поддержку, которая необходима белому движению. Юденич требовал, чтобы аваловское русско-германское воинство перешло из района Митавы под Нарву для совместного наступления на Петроград. Но Авалов не торопился, явно саботируя приказы Юденича. Он имел собственную цель: выйти под Двинск, где, как он считал, его войска (около 55 тыс., в том числе почти 40 тыс. германских солдат и офицеров) сыграют "решающую роль в борьбе с большевизмом". Самомнение Авалова было велико. Позднее он договорился до того, что если бы его армии не помешали союзники, он бы смог захватить Петроград и, возможно, Москву, чем и обеспечил бы победу всему белому движению 12. В антантовских союзников он не верил. Если бы они действительно хотели помочь белым, -- считал он, -- они бы это сделали. Как писал он позднее, одного только слова их было бы "достаточно, чтобы положить конец гражданской войне в России". Но этого слова они не хотели произносить в силу сугубо корыстных интересов, в жертву которым они и приносили интересы России.