Рутгер Брегман - Утопия для реалистов - Как построить идеальный мир

Мы живем в мире менеджеров и технократов. «Давайте просто сконцентрируемся на решении задач, — говорят они. — Сосредоточимся на том, чтобы сводить концы с концами». Политические решения непременно представляются как необходимые — нейтральные и объективные, — будто никакого иного выбора нет. Проявление этой тенденции заметил еще Кейнс: «Люди практики, которые считают себя совершенно не подверженными интеллектуальным влияниям, обычно являются рабами какого — нибудь экономиста прошлого» [402] John Maynard Keynes, "The General Theory of Employment, Interest and Money" (1936), последний абзац. (Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. — М.: Гелиос АРВ, 2012.) .

15 сентября 2008 г., когда крушение банка Lehman Brothers стало началом крупнейшего кризиса с 1930-х гг., реальные альтернативы отсутствовали. Не на что было опереться. Годами интеллектуалы, журналисты и политики уверенно утверждали, что мы достигли конца эпохи «больших нарративов» и пришло время заменить идеологию прагматикой.

Естественно, нам следует по-прежнему гордиться свободой, которую для себя и для нас завоевали прошлые поколения. Но чего стоит наша свобода слова, если нам больше нечего сказать? Какой смысл в свободе собраний, если мы утратили чувство сопричастности? Какой цели служит свобода вероисповедания, коли мы больше ни во что не верим?

С одной стороны, мир по-прежнему становится все богаче, безопаснее и здоровее. Каждый день все больше людей прибывают в Кокань. Это огромный триумф. С другой стороны, пора бы нам, обитателям Страны изобилия, отправиться в путь к новой утопии. Давайте вновь поднимем паруса. «Прогресс — это воплощение Утопий», — давным-давно написал Оскар Уайльд [403] Оскар Уайльд, «Душа человека при социализме» (1891) . Пятнадцатичасовая рабочая неделя, безусловный базовый доход, мир без границ — все это безумные идеи, но надолго ли?

Сегодня люди сомневаются в том, что «идеи и убеждения людей — главный двигатель истории», как утверждал Хайек в дни младенчества неолиберализма. «Нам так трудно вообразить, что наша вера "sic" может представляться нам совсем не тем, чем она является на самом деле» [404] Цит. по: Burgin, "The Great Persuasion", c. 217 . Он утверждал, что идеи могут восторжествовать и через поколение. Именно по этой причине нам нужны мыслители, которые не только терпеливы, но и достаточно смелы для того, чтобы быть «утопистами».

Пусть это будет уроком «Мон-Пелерина» — мантрой для всех, кто мечтает о лучшем мире. И тогда, когда опять пробьет полночь, мы больше не будем сидеть с пустыми руками и ждать спасения инопланетянами, которые никогда не прилетят.

Идеи, даже самые возмутительные, изменили мир и изменят его вновь. «В действительности, — писал Кейнс, — только они и правят миром» [405] Keynes, "General Theory", последний абзац .

Утопия на горизонте. Я делаю два шага к ней, она делает два шага от меня. Я делаю еще десять шагов, а горизонт отступает на десять шагов. Сколько бы я к нему ни шел, я никогда его не достигну. В чем же тогда смысл утопии? В том, чтобы продолжать идти.

Эдуардо Галеано (1940–2015)

Итак, зададимся этим вопросом еще раз: как нам воплотить утопию? Как взять эти идеи и претворить их в жизнь?

Путь к идеалу не перестает меня восхищать. Прусский государственный деятель Отто фон Бисмарк утверждал: «Политика — искусство возможного». Такое же впечатление складывается, если следить за новостями из, например, Вашингтона и Вестминстера. Но есть и другая форма политики, гораздо более важная. Я говорю о Политике с большой буквы — той, которая не о правилах, а о революции. Не об искусстве возможного, а о том, как невозможное делается неизбежным.

На этой политической арене есть место для многих политиков, от мусорщиков до банкиров, от ученых до сапожников, от писателей до читателя, читающего эту книгу. И Политика диаметрально противоположна политике с маленькой буквы. Там, где политика стремится сохранить статус-кво, Политика рвется на свободу.

Первым, в 1990-х гг., механизмы Политики с большой буквы объяснил американский юрист Джозеф Овертон. Он начал с простого вопроса о том, почему столь многие хорошие идеи не принимаются всерьез.

Овертон понял, что политики, если они желают переизбраться, не могут позволить себе иметь точку зрения, считающуюся слишком крайней. Для того чтобы удержать власть, им приходится придерживаться идей в рамках приемлемого. В этом окне приемлемого — схемы, одобренные экспертами, изученные статистическими службами и имеющие неплохой шанс попасть в книги по юриспруденции.