Рутгер Брегман: Утопия для реалистов: Как построить идеальный мир

Оглядываясь назад, всякий читатель книги Кампанеллы увидит в ней холодящие кровь намеки на фашизм, сталинизм и геноцид.

Однако помимо утопии-программы, которую можно сравнить с фотографией высокого разрешения, есть и другой вид утопии, почти всеми забытый: утопия, лишь приблизительно намечающая контуры. Она предлагает не готовые решения, а вехи на пути. Не пытаясь втиснуть нас в какие-либо рамки, такая утопия вдохновляет на перемены. И она понимает, что, как говорил Вольтер, лучшее — враг хорошего. По словам одного американского философа, «любому серьезному утопическому мыслителю станет неуютно от самой мысли о программе» [24] George Kateb, quoted in: “Lyman Tower Sargent, Utopianism. A Very Short Introduction” (2010), c. 107. И тем не менее любой, кто погружается в утопию Томаса Мора, будет неприятно удивлен. Мор описывает совершенно авторитарное общество, жителей которого продают в рабство даже за относительно незначительные проступки. Тем не менее важно понимать, что средневековому крестьянину все это показалось бы глотком свежего воздуха. Рабство было положительно мягкостью по сравнению с обычным репертуаром, состоявшим из повешения, четвертования и сжигания на костре. Стоит также отметить, что многие комментаторы не уловили иронии Мора, потому что они не читали его книгу в подлиннике, на латыни. Например, нашего провожатого в утопии Мора зовут Hythlodaeus, что переводится как «говорящий бессмыслицу». .

Книга британского философа Томаса Мора (от названия которой и произошло слово «утопия») была именно такой — не программой, которую следовало неукоснительно реализовывать, а, скорее, обличением алчной аристократии, требующей для себя все больше роскоши, в то время как обычные люди жили в крайней нищете.

Мор понимал, что принимать утопию слишком всерьез может быть опасно. «Нужно уметь страстно верить, но в то же время видеть абсурдность собственных взглядов и смеяться над ними», — замечает философ и ведущий эксперт по утопиям Лаймен Тауэр Сарджент. Подобно юмору и сатире, утопии распахивают окна разума, и это крайне важно. Постепенно старея, люди и общество привыкают к существованию в условиях, когда свобода может стать тюрьмой, а истина — ложью. Наше нынешнее кредо — или, хуже, вера в то, что верить больше не во что, — не позволяет нам разглядеть несправедливость и недальновидность, по-прежнему окружающие нас каждый день.

Приведу несколько примеров: почему с 1980-х мы работаем все больше, хотя зажиточны как никогда прежде? Почему миллионы людей все еще живут в бедности тогда, когда нашего богатства более чем достаточно, чтобы покончить с нуждой раз и навсегда? И почему более 60 % нашего дохода зависят от того, в какой стране нам довелось родиться? [25] Branko Milanovic, “Global Inequality: From Class to Location, from Proletarians to Migrants”, World Bank Policy Research Working Paper (September 2011). http://elibrary.worldbank.org/doi/book/10.1596/1813 -9450-5820

Утопии не дают готовых ответов и, уж тем более, решений. Но в них задаются правильные вопросы.

Сегодня, к сожалению, для того чтобы начать мечтать, нам сначала нужно очнуться. Как гласит расхожая фраза, мечта может обернуться кошмаром. Утопии — рассадник раздоров, жестокости и даже геноцида. Они в конце концов становятся антиутопиями; на самом деле утопия и есть антиутопия. «Прогресс человечества — миф» — еще одно клише. И все же мы сумели построить средневековый рай.

Действительно, история полна ужасающих форм утопизма, таких как фашизм, коммунизм, нацизм. Кроме того, почти каждая религия породила секты фанатиков. Но если один религиозный радикал подстрекает к жестокости, следует ли нам автоматически отвергать религию? Зачем же отказываться от утопизма? Стоит ли вовсе переставать мечтать о лучшем мире?

Конечно же нет. Но именно это и происходит. Оптимизм и пессимизм стали синонимами соответственно потребительской уверенности и ее отсутствия. Радикальные идеи о другом мире в буквальном смысле почти немыслимы. Ожидания относительно того, чего мы как общество можем достигнуть, подверглись кошмарной эрозии, обнажив холодную, жесткую правду о том, что без утопии нам остается технократия. Политика превратилась в управление задачами. Избиратели кочуют из одного политического лагеря в другой не из-за существенных различий между партиями, а потому, что партии стали почти неотличимы и единственный вопрос, по которому правые расходятся с левыми, касается необходимости повышения или снижения налогов на 1–2 % [26] О США см.: Bryan Caplan, “How Dems and Reps Differ: Against the Conventional Wisdom”, Library of Economics and Liberty (September 7, 2008). http://econlog.econlib.org/archives/2008/09/how_dems_and_re.html. Об Англии см.: James Adams, Jane Green, and Caitlin Milazzo, “Has the British Public Depolarized Along with Political Elites? An American Perspective on British Public Opinion”, Comparative Political Studies (April 2012). http://cps.sagepub.com/content/45/4Z507/ .