Сергей Кремлёв - Если бы Гитлер не напал на СССР…

Рейх в атомных делах серьёзно отставал. К концу 1941 года Норвежская гидроэлектрическая компания увеличила производство тяжёлой воды более чем в десять раз, но ее все еще не хватало для того, чтобы в Германии начал работать атомный реактор.

Не лучшим образом были организованы и сами атомные работы — они оказались распыленными между несколькими центрами. А ошибочная ставка физиков на «тяжёлую» воду вместо графита как материал замедлителя нейтронов в реакторе по-прежнему не давала немцам решительного прорыва вперед.

Дела, впрочем, постепенно двигались. На норвежском заводе в Веморке месячное производство тяжёлой воды возросло до 103 килограммов. В Германии, в Захейме, собирали установку по производству ее до 4 килограммов в день.

Барон Манфред фон Арденне имел некоторые успехи в обогащении урана за счет магнитного разделения изотопов, но роторы ультрацентрифуг доктора Грота, предназначенные для тех же целей, пока что разлетались на куски — очень уж высоки были скорости вращения. К 1 мая 1942 года фирма «Дегусса» произвела почти три с половиной тонны порошка металлического урана, часть которого получил профессор Гейзенберг. Его Лейпцигский институт завершал подготовку к эксперименту по урановому «котлу» — атомный реактор называли и так.

4 июня 1942 года министр вооружений Шпеер провел в Берлине совещание с физиками. Были там и генералы, а от люфтваффе — фельдмаршал Мильх.

— Проект расщепления атома представляет для нас жгучий интерес, — напутствовал его Геринг. — Уверен, что «Люфтлеве» принесёт нам успех, но надо думать уже об Америке.

— Да, мой рейхсмаршал! Тем более что там тоже наверняка не дремлют.

Но до реальных результатов было далеко, хотя весенний эксперимент Гейзенберга под номером L–III прошёл относительно успешно и в новом «котле» L–IV было решено нарастить на «котёл» L–III ещё один слой урана.

22 июня 1942 года операция «Люфтлеве» взорвала затишье в Европе. А на следующий день в реакторе Гейзенберга начало происходить тоже нечто неожиданное — в контейнере с реактором быстро повышалась температура. В бассейне с водой, куда был погружен «котел», засеребрилась цепочка воздушных пузырьков — шла реакция с выделением водорода. В 6 часов вечера Гейзенберга вызвали к бассейну с реактором — вода начала закипать. А через несколько минут лабораторию потряс мощный взрыв, и струи горящего урана ударили в потолок. Гейзенберг с профессором Доппелем едва успели выскочить из помещения за мгновение до этого.

Вызванные Доппелем пожарные прибыли через восемь минут, и по окончании тушения пожара их брандмайор восхищённо воскликнул:

— О, господа! От имени всех моих ребят благодарю вас за великолепное зрелище расщепления атома!

Однако реакция была не цепной, не ядерной, а чисто химической — вода просочилась в уран, и образовалась взрывоопасная газовая смесь. В итоге Германия лишилась в Лейпциге атомной лаборатории, запасов урана и тяжёлой воды. Перспективы германской атомной бомбы отодвинулись в ещё более отдалённое будущее — весьма отдалённое и без этого.

В СССР главный куратор Атомного проекта Лаврентий Берия познакомил Игоря Курчатова и Юлия Харитона с приятного вида моложавым генералом.

— Музруков, — представился он, пожимая профессорам руки.

— Товарищ Музруков был директором Уралмаша, — пояснил Берия, — а теперь будет директором Института «С».

— И что это за институт? — поинтересовался Курчатов.

— Это институт, где вы, Игорь Васильевич, будете научным руководителем, а вы, Юлий Борисович, — главным конструктором. И он будет разрабатывать реактивный двигатель «С».

— То есть это будет называться так?

— Да.

За окном стояла середина июля 42-го года. Во всех документах Атомного проекта уран-235 был закодирован как «суперцемент», и процесс «цементации» успешно развивался. Курчатов удивился:

— А почему «С», Лаврентий Павлович? От «суперцемента»?

— А считайте, как желаете… Или так… Будем считать, что «С», потому, что для чужих глаз ваш институт будет Институтом… институтом… сосны, вот! Мол, лесными делами занимаемся… Так что подыскивайте место где-то в лесах, богатых сосной.

— А почему не в Москве?

— Нет! Здесь много любопытных глаз и ушей.

— Ну, может, под Харьковом, в Пятихатках? Мы там уже ведем работы — в Украинском физтехе.

— Нет, надо что-то поглуше… Но чтобы и от Москвы не так уж далеко. Ищите… Имейте в виду — в Америке укромное место уже нашли и будут строить там главную лабораторию. Вот и мы будем строить тоже в новом месте! Ищите…