Ханс Киллиан: В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941–1943

– Будьте добры, покажите мне рану.

Мужчина лежит на животе, марлевая ткань свободно прикрывает рану на спине. Доктор Бауэр осторожно удаляет марлю, поддев ее пинцетом. Чудовищная картина! В результате удара снаряда почти треть кожного покрова спины содрана. Рана имеет неприятный цвет, кажется слишком сухой и грязной, края распухли и вздулись. Человек выглядит абсолютно высохшим. Сухая кожа сморщилась, глаза впали, вокруг глаз образовались огромные тени. Потухший взгляд устремлен вдаль. Зловещие признаки. Уже слишком поздно, слишком поздно.

– Можно ли еще что-то сделать, господин профессор? – едва слышно спрашивает доктор Генрих.

– Может, попытаться еще раз иссечь края раны?

– Нет, этим вы ничего не добьетесь, наоборот, только усугубите его состояние. Больному нужна жидкость. Кроме обильных инъекций, я вряд ли что-то могу предложить.

Неожиданно у меня возникает новая идея:

– Вообще-то, доктор, если у нас есть сульфаниламид, возможно, не все потеряно.* [2]

– Сульфаниламид? Ничего подобного мы здесь на фронте не имеем. Во Франции у нас был порошкообразный сульфаниламид белого цвета, мы засыпали его в раны. Он назывался септопликс. Но потом исчез. Почему – не знаю. – Доктор Генрих развел руками. – Хорошо, что вы сказали. Я постараюсь разобраться.

Мы продолжаем вести разговор об обработке ран сульфаниламидом, как вдруг неожиданно к нам подбегает, или, лучше сказать, стремительно подлетает, унтер-офицер медицинской службы и возбужденно прерывает нас:

– Господин обер-лейтенант, только что доставлен тяжелораненый. Стреляное ранение в шею. Дыхание затруднено.

Мы мчимся туда.

На носилках лежит светловолосый парень. Его тело перетянуто ремнями, чтобы не свалился. Мне в глаза бросается то, что руки вытянуты не над ремнями, как обычно, а под ними. Голову с обеих сторон поддерживают подушки. Доктор Генрих хватает прикрепленную к раненому карточку. С его уст не слетает ни слова, на лице никаких эмоций. Молча он протягивает мне окровавленный клочок бумаги. Я разбираю: «Франц Мюльбах, 20 лет, рядовой мотопехоты, ранен утром… – го числа и т. д. Стреляное ранение шейного отдела позвоночника».

Я гляжу на его голубовато-бледное лицо со впавшими скулами. Широко распахнутые глаза боязливо смотрят по сторонам. Он дышит прерывисто, воздуха не хватает. Может быть, ему мешает тугая, пропитанная кровью повязка на шее. Кажется, он в сознании, и я обращаюсь к нему:

– Что с тобой, приятель?

С невообразимым напряжением, сдавленным голосом он произносит:

– Я… не могу… больше… двигаться, господин капитан.

– Только спокойствие, Франц, дыши глубоко и спокойно. Мы сейчас посмотрим.

Быстро мы приказываем санитарам переложить его с носилок на стол.

– Принесите кислород, – кричит доктор Генрих.

Приносят баллон с кислородом, приставляют его к раненому. Между тем мы проверяем подвижность его членов. Поднимаем руку – она бессильно падает вниз. Поднимаем ногу – она беспомощно опускается на стол и сама собой выворачивается наружу. Лишь только голову, да и то с большим трудом, преодолевая неимоверную боль, Франц еще может повернуть направо и налево. Я расстегиваю его рубашку и наблюдаю за грудной клеткой. При вдохе она едва поднимается. Видимо, ребра и грудные мышцы полностью атрофированы, функционирует только диафрагма. При каждом вдохе нижние ребра втягиваются внутрь. Незаметно я поворачиваюсь к Генриху:

– Вы это видели?

Он кивает, и мы оба думаем об одном и том же: повреждение спинного мозга в области пятого и шестого шейных позвонков. Паралич всех четырех конечностей, грудных и брюшных мышц, а значит, и паралич мочевого пузыря и прямой кишки.

Доктор Бауэр в разных местах сжимает кожу так, чтобы Франц мог почувствовать боль. Никакой реакции! Ниже области черепа и шеи все тело лишено чувствительности. Мы обступаем носилки, но никто из нас не решается заговорить.

– Пусть снимут повязку, – говорю я, нарушая молчание. Это делается со всей осторожностью, Франца переворачивают на бок, так чтобы мы могли осмотреть шею сзади. Видны две раны от огнестрельного ранения, края которых соприкасаются под действием сокращения шейных мышц. Из отверстий едва-едва сочится кровь. Моя рука скользит вдоль шейных позвонков, указательным и средним пальцами я прощупываю остистые выступы. Вот-вот, что-то не то, я настораживаюсь. Пятый или шестой выступ, не могу сказать точно, подается, раскачивается, слегка хрустит, видимо, его основание прострелено, а значит, сломано.