Денис Райнер - Битва за Атлантику. Эскорты кораблей британских ВМС. 1939-1945

Думаю, мы оба влюбились в корабль, лишь только его увидели. И тем не менее, вернувшись в мою каюту, мы оба чувствовали беспокойство. Нас насторожила царившая здесь атмосфера. По пути мы остановили двух-трех матросов, чтобы задать несколько вопросов, и были неприятно удивлены полным отсутствием интереса к нашим персонам. Это было странно – ведь мы оба должны были стать не последними людьми для них по крайней мере на несколько месяцев. Я еще размышлял, что бы это значило и стоило ли обратить на это внимание Аткинса, когда раздался громкий стук в дверь. После моего приглашения войти в каюте появился высокий и уже немолодой старший механик. Чиф двигался медленно и осторожно, поскольку был очень большим и казался неуклюжим.

При первой встрече я получил представление лишь о внешнем облике этого человека. Гарнер был медлителен в движениях и немногословен. Будь он шотландцем, его бы наверняка назвали суровым и угрюмым. Но очень скоро мы узнали, что эти слова меньше всего подходили к характеру чифа. Он оказался человеком, приятным во всех отношениях, и чем крепче становилась наша дружба, тем большую симпатию я испытывал к нему. Отмечу сразу, что слово «дружба» я всегда употребляю очень осторожно и избирательно. Нас троих, конечно, объединяла любовь к «Горцу», но вместе с тем между нами возникла самая настоящая крепкая мужская дружба.

Чиф был на добрых двадцать лет старше, чем подавляющее большинство офицеров «Горца». На флот он пришел тридцать лет назад зеленым юнцом, а перед началом войны ушел на пенсию. Как он нам сказал, предстоящий рейс на «Горце» должен был стать первым после возвращения на службу. Очень скоро я понял, что в душе он истинный моряк. Я бы никогда не сумел вести 2000-тонный корабль в манере, которую вполне можно было бы счесть безрассудной, если бы за машины отвечал кто-то другой.

В море он всегда носил белый комбинезон, настолько чистый – без единого пятнышка, – что мы нередко недоумевали, сколько же раз в сутки он переодевается и сколько котельных машинистов переквалифицировались в прачки. Даже когда мы позаимствовали у него полдюжины, чтобы одеть хор на самодеятельном концерте, это, казалось, никак не повлияло на гардероб чифа.

Входя в гавань или отправляясь в море, я всегда видел белое пятно у поручней за кормовой трубой. Это чиф стоял на своем любимом месте. Отсюда он мог заглянуть через люк в свое обожаемое машинное отделение и одновременно наблюдать, как я веду корабль. Не знаю, был ли еще у кого-нибудь более требовательный зритель. Он долго служил на эсминцах на Средиземноморье, и, как бы хорошо ни обстояли дела, все равно беспокоился, да и находил к чему придраться. В конце концов, нет предела для совершенствования. После завершения швартовки я сбегал по трапу на верхнюю палубу и спешил в свою каюту в корме. Он всегда оказывался на пути – поджидал.

– Прекрасная работа, чиф, – говорил я, зная, что этого он и ждет. Даже маленькая похвала очень много для него значила.

– Ох, не знаю, сэр. Мои парни все еще тянут резину при отработке назад – надо бы быстрее.

– Черт возьми, чиф, они же дали задний ход моментально, как только звякнул телеграф.

– Да, но, когда ведешь корабль на скорости, все могут решить секунды. Понимаете, сэр, если бы парни смогли послать его назад на секунду или даже две раньше и если бы мы дали чуть больше оборотов – к примеру, 180, а не 150, -тогда вам бы не надо было дополнительно подталкивать корабль, перекладывая штурвал до упора, – мы бы и так стояли вдоль причала.

– Вы предлагаете использовать 180 оборотов вместо 150 для команд «средний вперед» и «средний назад»?

– Ну… можно попробовать, сэр.

– Благодаря вам я отправлюсь под трибунал за то, что подвергаю корабль ненужной опасности. Принесите вашу копию «Приказов капитана» в мою каюту – я внесу соответствующие изменения.

Именно он, в конечном итоге, заставил меня управлять «Горцем» так, как следует управлять эсминцем. Но я не смог бы это сделать ни с кем, кроме него.

Вначале чиф заявил, что слишком стар для участия в офицерских вечеринках, но думаю, что виной тому был не возраст. Он был человеком очень строгой морали и, видимо, опасался, что наши вечеринки станут разнузданными. Когда он понял, что мы вовсе не собираемся погрязнуть в пороке и стремимся только повеселиться, чтобы немного снять напряжение, то довольно легко давал себя уговорить сменить свою каюту на удобный стул в кают-компании. Как и мистер в «Ветре в ивах», он весь вечер сидел, как добрый дядюшка, снисходительно наблюдающий за расшалившейся ребятней. Он был наставником и другом для каждого из нас, философом, прекрасным инженером, первоклассным офицером и приятнейшим собеседником.