Поль Фор - Повседневная жизнь Греции во времена Троянской войны

Но кровь не утолила жажды богов. Город и дворец сгорели.

Они столько лет провели на азиатской земле, между Дарданеллами и горой Илион, что уже и не знали, удастся ли им вообще когда-нибудь покорить Троаду, Приама и его народ конеборцев. «Ах, если бы я мог поведать обо всех наших страданиях, о тесноте и узких закутках, где и лечь-то невозможно! Был ли хоть один час, когда бы мы не стонали? А на земле наступил еще худший кошмар. Мы ложились лицом к вражеским укреплениям, и вечный дождь превращал наши одежды в шкуры зверей. О, эта так называемая зима, убивающая птиц, и эти несносные снега Иды! Или знойное оцепенение лета, когда полуденное море засыпает в ложе своем без единой волны и ветерка!» — горько жалуется вестник Агамемнона в трагедии Эсхила. Более точного, искреннего отчета о каждодневных мытарствах и не придумаешь.

Богатую и грозную Иду от Трои не видно. Взгляд замечает лишь низкие холмы вдали, степь, заросшую тамариском, чертополохом, подсолнечником, да редкие пятна травы. Меж илистых берегов, среди осин и олеандров змеится Скамандр. У мыса Ройтес он теряется в темно-синих водах пролива, за которым видна лиловато-серая громада Херсонеса. Слышатся звуки, обычные для анатолийской земли, когда она обитаема: лай крупных белых собак, бродящих от деревни к деревне, оглушительные крики ослов, песни и короткие переклички крестьян, скрип цельных колес телег, влекомых быками. В небе очерчивают круги несколько ягнятников-бородачей, да иногда пролетает журавль. Порывистый северный ветер приносит с собой горьковатый запах, такой непохожий на ароматы греческих лесов. О, сколько грустных воспоминаний о земле Европы будит этот ничтожный и неприступный холм!

Нам так много твердили о том, какая Троя маленькая — за четверть часа обойдешь вокруг, всего-то 150 шагов по диагонали, что на поверку она показалась, скорее, приличных размеров. С востока изрытое тело холма выглядит разве что пригорком, но с запада он прочно господствует над долиной. Город окружает довольно грубой кладки стена, прорезанная воротами с дромосом, своими сводчатыми проходами и платформами напоминающими те, что мы видели в Микенах. Столь ничтожным сходством ограничился Аполлон, бог-строитель стен и покровитель Гектора, «стража» цитадели.

Что за беда, если на этом маленьком клочке суши меж двух морей не уместилось бы 1186 кораблей и 10 тысяч воинов легенды, не считая временных жилищ, повозок, женщин и пленников! Кого волнует, что в Трою никогда не втиснулось бы 50 тысяч солдат (а именно такова, по Гомеру, численность армии Приама), что в крепости рядом с нынешней деревней Гиссарлык жило максимум две тысячи обитателей! Издалека поэты склонны видеть все в более крупных масштабах и творят города под стать героям. Но и действительность производит впечатление: громадные укрепления, хорошо охраняемые бастионы и куртины, система ворот, вынуждающая врага проходить между двумя стенами, где полным-полно защитников, тесно слепленные домики, набитые посудой, продуктами, золотом из Абидоса и серебром с соседних рудников Курсунлу. Посередине — небольшой дворец с мегароном, где царь, будучи истинным азиатским владыкой, говорят, содержал роскошный гарем. Этого вполне достаточно, чтобы пробудить алчность горстки солдат, которые, разграбив несколько городков на Лесбосе и вспенив Эдремитский залив, явились разорять побережье Дарданелл. Черные корабли вытащили на песок и окружили деревянной стеной. Одновременно осажденные и осаждающие ахейцы выжидали момента, когда недальновидность противника, а также прихваченные с собой талисманы и милость Неба отдадут в их руки сокровища Трои.

Зачем они начали войну? В отместку, утверждает легенда. Но похищение пастухом с Иды Парисом супруги царя Менелая, имевшее место в весьма отдаленных землях, в самом сердце Пелопоннеса, служило лишь предлогом. Прекрасная Елена, дочь Леды и Зевса, представляется историкам скорее богиней, чем женщиной. Это был удобный повод, casus belli , ведь множество пиратов, с тех пор как существуют сосновые корабли, взяли за правило похищать на берегах Эгейского моря женщин и детей для любви и для торговли. Поэтому, чтобы сделать преступление более гнусным, позор Менелая более нестерпимым, а отмщение — необходимым, легенда добавляет, что Парис нарушил один из наиболее священных законов греческой земли: будучи в гостях, соблазнил жену хозяина дома. Что ж, это не первый случай, когда войну пытались оправдать соображениями нравственности. И не последний. Однако надо признать, что вопрос об оскорбленной чести и поруганной добродетели выглядит надуманным и второстепенным. Невольно приходит в голову, что его сочинил какой-нибудь поэт лет через 500 после битвы. А как быть со свободой личности и правами человека в те отдаленные времена? Нет, в Троянской войне, как и во многих других войнах XIII века до н. э., ахейскими воинами руководили иные побуждения, нежели поиски женщины и отмщение за честь ее супруга.