Лидия Винничук - Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима

С давних пор идеалом грека была «аретэ» — добродетель, доблесть. Содержание этого понятия не оставалось неизменным. Первоначально, еще в гомеровскую эпоху, «аретэ» значило мужество, силу, ловкость, выносливость, практический разум и даже красоту и обходительность — все, что необходимо было древнему греку для того, чтобы выделиться среди других, прославиться, быть увековеченным рапсодами. Понятие это подразумевало прагматическое поведение, приносящее человеку пользу, успех, известность. С современным понятием нравственности оно отнюдь не совпадало. Речь шла скорее о способности лучше всего обеспечить свои личные интересы. И все же уже тогда ценилось стремление помочь другим, пожертвовать собой ради другого — ради отца, друзей или всего родного края.

В классической Греции «аретэ» — доблесть, отождествляемая иногда со славой, по-прежнему была идеальной чертой человеческой личности, но связь этого понятия с понятием собственной пользы, личных интересов заметно ослабла. «Хороший гражданин», обладающий «аретэ», прежде всего приносит пользу другим — своим согражданам. И вот в это время появились софисты, для которых человек как таковой был главным полем исследования и воспитательной деятельности. Суждение Протагора «Человек есть мера всем вещам — существованию существующих и несуществованию несуществующих» ( Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов, IX, 51) выделялось глубоко гуманистическим содержанием. Но оно же чревато было оправданием произвольного, субъективного отношения к любым ценностям, в том числе этическим, ведь тот же софист Протагор заявил, что «о всяком предмете можно сказать двояко и противоположным образом» (Там же). От подобного этического релятивизма не свободно было и толкование софистами понятия «аретэ». Вот рассуждение софиста Горгия об «аретэ» мужчины и женщины: «Для начала возьмем… добродетель мужчины: легко понять, что его добродетель в том, чтобы справляться с государственными делами, благодетельствуя при этом друзьям, а врагам вредя и остерегаясь, как бы самому ни от кого не испытать ущерба…Добродетель женщины… состоит в том, чтобы хорошо распоряжаться домом, блюдя все, что в нем есть, и оставаясь послушной мужу» ( Платон. Менон, 71 е).

Является ли «аретэ» чем-то таким, чему можно научиться? Или же это качество врожденное? В эпоху Гомера «аретэ» рассматривалась как наследственная принадлежность аристократических семей, людей «благородного происхождения». Они-то и называли себя хорошими — «агатой», все прочие считались дурными — «какой»; разделение людей на хороших и дурных касалось, впрочем, только свободнорожденных — рабов вообще не принимали во внимание. «Агатой» — и лишь они одни — вправе были ставить перед собой цель достижения идеала человеческой личности.

С появлением Сократа, а затем его учеников, особенно Платона, все изменилось. Сократ и его последователи исходили из того, что добродетели, «аретэ», можно научиться и подобает учиться всю жизнь. Этические взгляды Платона основывались на убеждении, что сущность человека, все его свойства проявляются и должны рассматриваться не в индивидуальной его жизни «для себя», но в его общественной, политической жизни. Платон впервые расчленил понятие «аретэ» на четыре составляющих: мудрость, мужество, благоразумие, справедливость. Понятие об этих составляющих добродетели сохранялось с тех пор в течение долгих столетий, переходя из одного философского, морального, педагогического трактата в другой.

Отсюда уже недалеко было до формулы Аристотеля: человек — существо общественное, а высшая ступень добродетели — деятельность во имя сограждан, ради блага государства. По словам Аристотеля, высшее благо — эта «цель, желанная сама по себе, причем остальные цели желанны ради нее», — относится к ведению важнейшей науки, науки о государстве, ибо именно она определяет, «какие науки нужны в государстве и какие науки и в каком объеме должен изучать каждый». «А поскольку наука о государстве пользуется остальными науками как средствами и, кроме того, законодательно определяет, какие поступки следует совершать или от каких воздерживаться, то ее цель включает, видимо, цели других наук, а следовательно, эта цель и будет высшим благом для людей» ( Аристотель. Никомахова этика, I, 2, 1094 а-b). Однако, полагает великий философ, добродетель приобретается не учением, не убеждением, не втолковыванием человеку, как надлежит поступать, а привычкой к благим деяниям.