Андрей Квакин - Между белыми и красными. Русская интеллигенция 1920-1930 годов в поисках Третьего Пути

С одной стороны, многие сущностные черты сменовеховской идеологии, такие как мистика государства, преодоление интеллигентского отщепенства, критика радикализма, олицетворяли собою связь с дореволюционным, «веховским» прошлым. С другой стороны, на основе осмысления опыта 1917–1920 гг. сменовеховцы пережили существенный мировоззренческий перелом и признали большевизм как новую форму российской государственности, адекватную величию исторической миссии России. При этом сменовеховство наиболее последовательно и решительно выразило общее усиление славянофильских и антизападнических настроений, характерных для послереволюционного этапа идейно-политических исканий.

В этом отношении авторы сборника «Смена вех» видели своих предшественников в числе адептов «скифства». Сборник «Скифы», два номера которого вышли в конце 1917-го – начале 1918 гг., объединил вокруг себя деятелей культуры, рассматривавших революцию как мессианское антизападное русское народное движение, в основе которого лежит религиозный пафос. Сменовеховство, как и скифство, возникло на почве духовной традиции, идущей от славянофильства, той традиции, которая связывала будущее России с новой могущественной государственностью, противостоящей влияниям европейской политической культуры и выполняющей некие мессианские функции по отношению к мировому сообществу.

Поэтому, по мнению сменовеховцев, большевистская революция – это лишь русский традиционный радикализм, который по стечению обстоятельств возглавили Ленин и Троцкий. Данная революция во многом напоминает историческую ситуацию Смутного времени. Поэтому сменовеховцы обнаружили духовно-психологическое родство большевиков не только с российскими радикалами, но и с представителями всех идейно-политических группировок, так или иначе участвовавших в революционных событиях, независимо от того, по какую сторону баррикад они находились. Вся история России, по мнению сменовеховцев, в силу своих внутренних интенций сама выбрала большевиков в качестве носителей и выразителей чаяний народных масс, общенационального возмущения и протеста против сложившихся общественных порядков. В том, что сам дух большевизма соответствовал объективным тенденциям развития России, сменовеховцы видели историческое основание для оправдания большевистской революции и самого большевизма. Его политическое торжество обрело, таким образом, некий онтологический смысл, роковой, инфернальный оттенок. Как большевистская революция «уверенно и властно вошла в русскую жизнь и накрепко утвердилась в ней», так вместе с ней и большевизм «бесповоротно стал исторической судьбой России» [139].

Большевистскую революцию и сам большевизм сменовеховцы считали эпохальными историческими явлениями для России, в которых с предельной ясностью и всеобъемлющей полнотой воплотились накопившиеся за долгий период исторического развития России социальные устремления в душе русского народа, причудливо соединились многообразные духовно-психологические феномены, определившие специфическую культурную атмосферу российского общества в предреволюционный период. Октябрьская революция дала выход духовной энергии, которая уходила своими историческими корнями и в славянофильство, и в чаадаевский пессимизм, и в революционный демократизм Белинского, и в писаревский утилитаризм, и в герценовский романтизм, и в якобинство ткачевского «Набата» [140]. Кроме того, в большевизме приобрели свою материальную плоть и конкретную персонификацию литературные образы Достоевского. «Достоевщина – от Петруши Верховенского до Алеши Карамазова» повсеместно прослеживается у адептов Ленина, утверждали авторы сборника «Смена вех» [141]. Критически оценивая негативный компонент, присутствовавший в большевистском воплощении оживших героев «Бесов», сменовеховцы предприняли попытку аналитически взглянуть на данное явление как на исторически необходимый для дальнейшего развития России духовный опыт. Данный опыт страна обязана пережить для того, чтобы перед ней могла открыться новая полоса исторического развития.

Сменовеховцы считали большевизм практическим испытанием всего того, что исторически накапливалось в духовном арсенале русского народа, прежде всего российской интеллигенции. Именно поэтому культурная программа большевиков во многом повторяет основные постулаты, выдвинутые интеллигенцией, а идеалы русской интеллигенции трансформировались в идеалы большевизма [142]. То есть, согласно сменовеховской концепции, исторически по своему духу большевизм во многом имманентен культурной традиции российской интеллигенции. Именно поэтому большевики оказались единственной силой, способной сломать прежнюю историческую колею движения России, после чего история страны резко разделилась на прошедшую и новую эпохи.