Николай Трубецкой: Европа и Человечество

В этой великой и трудной работе по освобождению народов мира от гипноза «благ цивилизации» и духовного рабства интеллигенция всех не–романогерманских народов, уже вступивших, или намеревающихся вступить на путь европеизации, должна действовать дружно и заодно. Ни на миг не надо упускать из виду самую суть проблемы. Не надо отвлекаться в сторону частным национализмом или такими частными решениями, как панславизм и всякие другие «панизмы». Эти частности только затемняют суть дела. Надо всегда и твердо помнить, что противопоставление славян германцам или туранцев арийцам не дают истинного решения проблемы, и что истинное противопоставление есть только одно: романогерманцы — и все другие народы мира, Европа и Человечество.

Труд был напечатан в Софии, 1920.

Этот вывод лишний раз иллюстрирует публицистика периода «перестройки» (1986–1991), когда русская интеллигенция открыла для себя Америку. В статьях, излагавших впечатления путешественников, нередко можно было прочесть что «американцы как дети», хотя никакими детьми американцы, безусловно, не являются. И обратно, со стороны этого денационализированного этномаргинального слоя, судящего уже с иностранной точки зрения, можно было, чуть позднее, услышать высказывания о «русском инфантилизме», хотя русские являются не в большей степени инфантами, чем «дети» — американцы.

Ср. современную терминологию: advanced и backward nations.

К настоящему времени выполнено большое количество исследований в междисциплинарной области психологии и генетики. Классическое направление первых таких исследований — сравнительное изучение однозиготных и разнозиготных близнецов, которые были разлучены и усыновлены в раннем возрасте и воспитаны в разных семьях, часто даже не зная друг друга. Как выясняется, монозиготные близнецы имеют, в среднем, большее психологическое сходство между собой, по совокупности психических черт, нежели со своими сводными братьями и сестрами, вместе с которыми они воспитывались. Обзор одного из недавних наиболее обширных исследований в этой области подводит итог такими словами: «При разнообразных измерениях различных черт и способностей мы твердо устанавливаем, что (усыновленные) однозиготные близнецы воспитанные поодиночке (в разных семьях) и часто не знающие друг о друге, проявляют примерно такое же сходство, как и монозиготные близнецы воспитанные вместе», причем сходство это больше, чем между разнозиготными близнецами и существенно больше, чем между воспитанными вместе братьями и сестрами (T. Bouchard et al., «Sources of human psychological differences» // Science, 250 (1990)). Иными словами, для определения многих ключевых черт характера человека генетический фактор оказывается не менее (и даже более) важным, чем воспитание. Другим популярным примером является измерение генетической составляющей в IQ, составляющей ок. 70%. Эти и другие исследования свидетельствуют о значительном влиянии генетической композиции на психический фенотип человека: на его способности, черты его личности, темперамент, общественные отношения и поведение в целом; и о том, что новорожденный младенец не является tabula rasa, на которой можно с одинаковым успехом чертить любые культурные письмена; их заключения, в целом, не вызывают разночтений и общеприняты: см. обзор хотя бы в любом современном словаре–справочнике по психологии (напр. в ed. R. Corsini, «Encyclopedia of Psychology», NY, 1984, статьи «behavioral genetics» и «heritability»; или в ed. R. Harre, «The Dictionary of Personality and Social Psychology», Oxford, 1986, статьи «genetics, evolution and behavior», «traits»и «tween studies»; также раздел GN365.9 по классификатору LoC; из недавних заслуживающих внимание работ можно указать на монографию Anthony Walsh, «Biosociology: An Emerging Paradigm», Westport–London, 1995, заключающую обзор части темы и содержащую добротный библиографический аппарат). В этом контексте представляется совершенно неслучайным и неудивительным, что коммунистическая идеология и философия поддерживали теорию Лысенко в борьбе последнего со взглядами вейцманистов–морганистов: охватывая взглядом историю, можно отметить, что наиболее реакционные и бесчеловечные режимы и социальные системы основывались на представлении о безграничной пластичности человеческой природы.

Как показало время, японцы в целом успешно удержались на этой позиции, чему, вероятно, способствовал значительно более толстый, чем в России, слой национальной элиты и сравнительно большая удаленность японской культуры от романогерманской (и, потому, меньший соблазн стать «настоящим европейцем»). Японии во многом удалось сохранить структуры традиционного общества, и ее социально–политическое устройство (если смотреть на реальность, а не на декоративный фасад, существующий в первую очередь для внешнего потребления) резко разнится от устройства романогерманских стран. Достаточно сказать, в качестве примера, что Япония не является демократической страной, в каком–либо содержательном понимании этого термина: так, выборные органы (включая парламент) имеют в Японии крайне ограниченную, декоративную роль; а в сознании японцев акт избрания представителя путем голосования не делегирует ему весомых легитимных полномочий; реальное управление государством и экономикой осуществляется замкнутой бюрократией, с собственными, национальными механизмами отбора, и с опорой на структуры традиционного шинтоистского общества (см. напр. E. Fingleton, «Japan's Invisible Leviathan», Foreign Affairs, March/April 1995 и обсуждение в следующем номере; или Iwao Hoshii, «Japan's pseudo–democracy», Folkstone, 1993). Все серьезные исследования «японского экономического чуда» подчеркивают важную роль, которую шинтоистская традиция и традиционное общество сыграли в японских успехах. В целом, можно сказать, что при заимствовании техники и иных элементов западной культуры, японцы подвергали их очистке от западной метафизики и оценочно–ценностных категорий, пропуская через ценностный фильтр собственной культуры.