Франц Меринг - История войн и военного искусства

Этот метод Дельбрюка сам по себе тоже не нов; первым его представителем можно считать, пожалуй, англичанина Георга Грота, который, пользуясь своим практическим знанием современной демократии, восстановил историю афинской демократии, превратившуюся в передаче антидемократических писателей, при однобокой формальной критике боязливых немецких филологов времен Французской революции и карлсбадских решений, в тенденциозную сказку. Опыт Грота подействовал благотворно на немецких историков, хотя далеко не основательно, как это нам еще покажет и сам г. Дельбрюк. Однако в области своего специального исследования истории военного искусства Дельбрюк действует так же решительно, может быть, даже еще решительнее, чем Грот, и мы не знаем, может ли какой-нибудь другой немецкий историк сравняться с ним в этом.

Центр тяжести его метода лежит в полном проникновении, во взаимном контроле критики слов и критики фактов. Однако при этом все же угрожает опасность или повторить какое-нибудь неверное предание, так как неизвестно, был ли случай, о котором оно говорит, или же перенести явление из нынешней практики в прошлое, не обратив достаточного внимания на разницу в условиях. Этим опасностям буржуазная история подвергалась бесконечно долго и бесконечно часто; эта опасность в первую очередь угрожает новаторам вроде г. Дельбрюка. Однако благодаря своему основательному техническому знанию военного дела, он, в общем, ее удачно избегает — во всяком случае удачнее, чем Моммзен, на которого он ссылается. В «Римской истории» Моммзена стремление освещать события древности под углом зрения современных событий часто превращается в настоящую манию, которая больше мешает, чем объясняет.

Поистине ужасно то побоище, которое г. Дельбрюк устроил античным авторам и средневековым летописцам, прежде всего, конечно, в области военно-научных исторических суждений, часто переходящее, однако, и в другие области вследствие того, что военное дело не может рассматриваться совершенно изолированно; у многих старых господ профессорского цеха, в течение тридцати или сорока лет пользовавшихся в своих записях «источниками» древности и средневековья, парики встали дыбом. Одного из этих чудаков, выступившего против первого его тома, Дельбрюк с большим юмором разделывает во втором томе.

Но странное противоречие! — тот самый человек, который так мало церемонится со светскими авторитетами античной литературы, посвящает работу своему «родственнику и верному другу Адольфу Гарнаку», историку церкви, стремящемуся защитить историческую правдивость Евангелия от критики Штрауса и Бауэра.

Если правильны принципы исторического исследования, на которых строит свою работу г. Дельбрюк, то под солнцем нет более ужасного преступника перед историческим познанием, чем г. Гарнак.

Дельбрюк начинает свою историю военного искусства с персидских войн, с того исторического периода, относительно которого у нас существуют более или менее верные сведения, хотя и значительно искаженные легендами, записанными со слов ближайших поколений.

Персидское войско переправилось через Эгейское море и высадилось на Марафонской равнине, за 490 лет до нашей эры в количестве, которое неизвестно в точности, но которое, во всяком случае, превышало силы, имевшиеся у афинян. Это было войско профессиональных солдат, состоявшее из лучников и всадников.

Афинское войско, наоборот, было ополчением граждан, закованной в панцири пехотой, с копьями приблизительно в два метра длины, шлемами, латами, ножными латами, щитами как оборонительным оружием и небольшими мечами как вспомогательным оружием. Эти гоплиты, как они назывались, соединялись в тесно сплоченный тактический строй — фалангу. Фаланга представляла собой непрерывный развернутый строй в несколько шеренг с изменяющейся глубиной, часто в 8 или 12 и даже 25 чел. По данным с греческой стороны, афинское войско под Марафоном достигало 10 000 чел., включая в это число или же сверх него еще 1000 чел. платейцев, но эти цифры ни в коем случае не внушают доверия. Платея — очень небольшой городок, а судя по тому количеству войска, которое Афины смогли выставить 10 годами позже, после могучего развития своей силы и благосостояния, невозможно предположить, чтобы этот бедный город уже в 490 г. мог выставить 10 000 или хотя бы 9000 гоплитов с их дорогостоящим вооружением. Под Марафоном было вряд ли более 5000 гоплитов, причем каждого из них сопровождал невооруженный слуга.