Комендант города представлялся посланному инквизицией и давал клятвенное обещание - держа свои руки в его руках [286], - выполнять все законы против еретиков и в особенности доставлять все необходимые средства для их открытия и ареста. Если этот чиновник государя, или должностное лицо, отказывался повиноваться, инквизитор прибегал к отлучению его от Церкви и объявлял его устраненным от исполнения должности до тех пор, пока с него не будет снято это отлучение. Если этой меры оказывалось недостаточно, отлучение от Церкви объявлялось публично, и тому же наказанию подвергались те, которые соучаствовали в его ослушании. Этого сопротивления со стороны королевских должностных лиц инквизитору было достаточно, чтобы на город был наложен интердикт и в нем было прекращено совершение божественной службы. Если губернатор и магистрат не делали никакого затруднения в выполнении данных им инквизитором приказаний, он назначал им праздничный день, когда им вместе с народом явиться в церковь, где он должен был проповедовать и объявить жителям налагаемое на них обязательство доносить на еретиков, а затем прочесть указ, которым повелевалось, под страхом отлучения от Церкви, сделать в предписанный срок указанные доносы. После этого оповещения инквизитор объявлял, что лица, виновные в ереси, которые до предания их суду и до истечения льготного срока сами явятся для обвинения себя, получат отпущение и должны будут подвергнуться лишь легкой канонической епитимьи; но, если по истечении этого срока (обыкновенно месячного) они дождутся, что на них поступит донос, они будут преследуемы по всей строгости законов.
VII. Если в этот льготный промежуток поступали доносы, они записывались в особую книгу. Им, однако, не давался ход до тех пор, пока не видно будет, не явится ли оговоренный по собственному почину. По истечении дарованного срока вызывали доносчика; ему объявляли, что для открытия истины имеются три способа судопроизводства: обвинение, донос и инквизиция; его спрашивали, какому он отдает предпочтение. Если он указывал на первый, его приглашали для обвинения оговоренного, но предупреждали, чтобы он подумал о грозящем ему возмездии, если он окажется клеветником. Этот способ был удобен лишь для очень небольшого числа доносчиков; им пользовался только смельчак, который думал, что может погубить своего недруга, не подвергаясь такой же опасности. Большинство объявляло, что побуждение, которое толкало их делать доносы, было не чем иным, как боязнью подвергнуться карам, которыми закон угрожал тем, кто не предаст еретиков святому трибуналу. Они выражали желание, чтоб их донос сохранялся в тайне, вследствие смертельной опасности, которой они подвергаются, если он будет известен, и они называли лиц, которых считали более способными свидетельствовать против оговоренного. Бывали даже такие, которые заявляли, что их намерение состояло не в том, чтобы выдать оговоренного за еретика, так как они об этом ничего не знают, а только сообщить о составившемся от общей молвы впечатлении, что, по-видимому, эти люди подозрительны в отношении веры. В последнем случае против подсудимых возбуждалось дело официально.
VIII. Инквизитор допрашивал свидетелей в присутствии секретаря и двух священников, которым было поручено наблюдать, чтобы показания верно записывались, или, по крайней мере, присутствовать, когда они были даны, чтобы выслушивать их при чтении полностью. Это чтение происходило в присутствии свидетелей, у которых спрашивали, признают ли они то, что сейчас им было прочитано. Если преступление или подозрение в ереси было доказано на предварительном следствии, то оговоренного арестовывали и сажали в церковную тюрьму, в случае если в городе не было доминиканского монастыря, который обыкновенно заменял ее. После ареста подсудимый подвергался допросу, и против него тотчас же начиналось дело согласно правилам, причем делалось сравнение его ответов с показаниями предварительного следствия.
IX. В первые времена инквизиции не существовало прокурора, обязанного обвинять подозреваемых лиц; эта формальность судопроизводства выполнялась словесно инквизитором после заслушания свидетелей; сознание обвиняемого служило обвинением и ответом. Если обвиняемый признавал себя виновным в одной ереси, напрасно уверял он, что он не виновен по отношению к другим; ему не разрешалось защищаться, потому что преступление, за которое он был предан суду, было уже доказано. Его спрашивали только, расположен ли он сделать отречение от ереси, в которой признавал себя виновным. Если он соглашался, то его примиряли с Церковью, накладывая на него каноническую епитимью одновременно с каким-нибудь другим наказанием. В противном случае он объявлялся упорным еретиком, и его предавали в руки светской власти с копией приговора.
Читать дальше