Х Льоренте - История испанской инквизиции (Том I)

Особенно вызывает чувство сострадания происшедшее в тот же день сожжение пяти женщин из семейства несчастной помешанной, о которой я говорил в статье о священнике Сафре. Ее звали Мария Гомес; она была вдовой Эрнандо Нуньеса из местечка Лепе. Благодаря лечению ее безумие прошло, но она упорствовала в лютеранском веровании и умерла вместе со своей сестрой, Элеонорой Гомес, женою другого Эрнандо Нуньеса, севильского врача, и тремя дочерьми, Эльвирой Нуньес, Терезой и Лусией Гомес, еще не замужними. Гонсалес де Монтес ошибочно называет одну из них племянницей Марии Гомес. Он рассказывает, что одна из этих женщин была арестована раньше своей матери и своих сестер; ее подвергли пытке, чтобы заставить открыть соучастников, ничего не достигли. Тогда инквизитор прибег к хитрости. Он велел привести ее в зал заседаний, остался наедине с ней, признался в мнимом увлечении ею и решении сделать все для ее спасения. Он повторял свое обещание в течение нескольких дней, показывая себя весьма огорченным ее несчастиями. Войдя в доверие к своей жертве, он сообщил ей, что ее мать и сестры рискуют быть арестованными, так как ряд свидетелей готов дать показания против них, что его чувства к ней должны заставить ее доверить ему все, чтобы он мог принять меры к спасению их от неизбежной смерти. Обвиняемая попалась в ловушку. Она поведала инквизитору, что мать и сестры разделяют ее верования. Чувства внезапно иссякли. Вероломный предатель, вызвав ее в суд, велел подтвердить рассказанные ему подробности. Мать, сестры и тетка немедленно были арестованы и приведены на костер; услыхав свой приговор на аутодафе, помешанная возблагодарила свою тетку за открытие истины, ради которой она с радостью умрет. Тетка укрепила ее мужество, возвещая ей, что они скоро все вместе будут лицезреть Иисуса Христа, умерши в евангельской вере, повторив его страдания.

XII. На том же аутодафе погиб Мельхиор дель Сальто, уроженец Гранады и житель Севильи. Он был стригалем сукна. Преступление его состояло в покушении на жизнь начальника тюрьмы после того, как он был заключен по подозрению в ереси. Он тяжело ранил его помощника, который умер несколько дней спустя.

XIII. Жертв севильского аутодафе, приговоренных к епитимьям, было тридцать четыре. Я упомяну следующих:

1. Донья Каталина Сармиенто, вдова дона Фернандо Понсе де Леона, пожизненного декуриона [831] Севильи.

2 и 3. Донья Мария и донья Луиса де Мануэль, дочери дона Фернандо де Мануэля, дворянина этого города.

4, 5, 6, 7 и 8. Братья Диего Лопес из Тендильи, Бернардто де Вальдес из Гвадалахары и Доминго де Чурука из Аскоитии. Братья Гаспаро де Поррас из Севильи и Бернарда де Херонимо из Бургоса. Все они было монахи; последний был бельцом в монастыре Св. Исидора. Они были осуждены как лютеране.

XIV. 9. Джон Франтон, англичанин из Бристоля, явился в Севилью, узнав об аресте Николая Буртона. Он был владельцем значительной части товаров, захваченных у Буртона. Документально доказав, что он привез их из Англии, англичанин потребовал восстановления своих прав. Ему пришлось испытать значительные проволочки и понести большие расходы. Однако, не успев оспорить его права собственности, инквизиторы обещали ему вернуть товары, приняв между тем свои меры. Появились свидетели, показавшие, что Франтон высказывал свои лютеранские убеждения, за что он был арестован и заключен в секретную тюрьму. Страх смерти побудил Франтона сказать угодное инквизиторам и попросить примирения с Церковью. Его объявили подозреваемым в лютеранстве. Больше ничего не было нужно, чтобы, по законам трибунала, мотивировать захват его имущества. Он был примирен, приговорен к лишению своих товаров и годичному ношению санбенито. Это происшествие является новым доказательством гибельных последствий тайны инквизиционного судопроизводства. Если бы дело Джона Франтона разбиралось публично, самый мелкий адвокат доказал бы ничтожность и лживость следствия. Находятся, однако, англичане, защищающие трибунал инквизиции как полезный, и я, например, слышал это от одного англичанина, католического священника. Я заметил ему, что он плохо знает природу этого учреждения, что я не меньше его и не меньше любого инквизитора почитаю католическую религию, но если сравнить дух мира и любви, смирения и бескорыстия, которыми дышит Евангелие и который проявляется в учении и жизни Иисуса Христа, с системой суровости, коварства, хитрости, злобы, внушившей уставы святого трибунала, с действительной и непрерывной возможностью инквизиторов злоупотреблять властью, вопреки законам естественным и божеским, папским постановлениям и королевским указам, под покровом присяги, обеспечивающей тайну, - ничто не помешает проклясть этот трибунал, как вредоносный и способный только плодить лицемеров.