Х Льоренте - История испанской инквизиции (Том I)

7. Педро д'Агилар, уроженец Тордесильяса, житель Саморы, по профессии стригаль. Он выдал себя за альгвасила святого трибунала и появился в Вальядолиде с жезлом инквизиции в день первого аутодафе. Затем, явившись в один город в округе Кампос, он сказал, что ему поручено открыть могилу одного прелата, кости которого будто бы следовало доставить в инквизицию, выставить их вместе с его статуей на аутодафе и затем сжечь как принадлежащие человеку, умершему в Моисеевой вере. Педро был приговорен к четыремстам ударам кнута: двести в Вальядолиде и двести в Саморе; конфисковали имущество и присудили пожизненно к галерам. Это дело очевидно доказывает, что инквизиторы были убеждены, что называться альгвасилом святого трибунала по простому мотиву суетности или неблагоразумия есть преступление вдвое большее, чем лжесвидетельство, приводящее к сожжению человека, конфискации его имущества и обречению на бесчестие всего его потомства. Какова система законодательства!

III. Такова история двух аутодафе, справленных в Вальядолиде, о которых столько говорили, хотя могли иметь подчас только смутное понятие. Я добавлю одно интересное обстоятельство: подробности судопроизводства доказывают, что инквизиция в это время привлекала к суду как заподозренных в полном или частичном принятии протестантских мнений сорок пять человек, большинство которых заслуживает упоминания вследствие их ранга или личных качеств. В их числе архиепископ города Толедо дом Бартоломео Каррасса и его соперник (если не гонитель) Мельчиор Кано, епископ Канарских островов; отец Табларес, иезуит; св. Франсиско де Борха и его дочь донья Хуанна, жена дона Хуана Энрикес д'Альманса, маркиза Альканисес; донья Эльвира де Рохас, мать маркиза; дон Хуан де Рохас, маркиз Поза, и дон Антонио Манрике де Лара, герцог Нахера, оба умершие; графиня де Монтеррей; дон Фадрике Энрикес де Рибера, брат маркиза де Тарифы; дон Марио, дон Альваро и дон Бернардино де Мендоса, двоюродные братья принцессы Эволи [817]; Хуан Фернандес, приор; лиценциат Торрес, певчий, и лиценциат Мерида, каноник кафедрального собора Паленсии; Сабино Астете, каноник Саморы, и Альфонсо Лопес, священник из Сьюдад-Родриго; брат Педро де Сото, доминиканский монах, духовник Карла V; одиннадцать монахов того же ордена, все ученые богословы; достопочтенный Луис Гранадский, известный своими трактатами о благочестии и своей добродетелью; Эрнандо де Кастильо, проповедник императора и короля, автор истории ордена св. Доминика Гусмана; Педро де Сотомайор, профессор в Саламанке; Антонио де Доминго, ректор, и Хуан де ла Пенья, учитель коллегии Св. Григория в Вальядолиде; Альфонсо де Кастро и Амбросио де Саласар, профессора; Франсиско Тордесильяс, Хуан де Вильягарсия и Луис де ла Крус, магистры богословия; Доминго Сото, профессор в Саламанке и очень известный писатель; донья Антония Мелья, жена Грегорио Сотело, дворянина из Саморы; Каталина де лес Риос, игуменья; Анна Гусман, бывшая игуменья; Бернардина де Рохас и Изабелла Энрикес д'Альманса, монахини из монастыря Св. Екатерины в Вальядолиде. Предпоследняя была сестрой, а последняя дочерью доньи Эльвиры де Рохас, маркизы и вдовы Альканисес. Из этих сорока пяти человек десять были арестованы; процесс других был приостановлен. Но ошибкой было бы думать, что инквизиторы ограничили свои преследования названными лицами. За процессом толедского архиепископа Каррансы последовали другие, возбужденные против епископов и видных лиц. Я ограничиваюсь здесь тем, что вычитал из разобранных мною бумаг. Но сколь велико число документов, которых мне не удалось прочесть! Обозреть их все - задача, с которой одному не справиться, и я признаюсь, что мне было не под силу прочесть, что нагромождено в архивах, хотя я и употреблял долгое время по нескольку часов ежедневно на это чтение. Я возвращаюсь к процессу Марины де Гевара, историю которой я обещал рассказать.

IV. 15 мая 1558 года, когда Мария Миранда, монахиня из монастыря Св. Клары в Вальядолиде, обвиняемая инквизицией, давала показания, то назвала Марину де Гевара исповедующей лютеранские верования, что привело к ее аресту. В тот же день Марина предстала перед инквизицией для дачи добровольных показаний инквизитору Гильему; продолжила их и в следующие дни, то есть 16, 26 и 31 августа, по мере того как она вспоминала прошлое и произнесенные ею речи. Так как ее преступление было равным образом доказано показаниями соучастниц, она была отправлена из своего монастыря в секретную тюрьму инквизиции 11 февраля 1559 года, в силу декрета об аресте от 28 числа предыдущего месяца. Три слушания сообщений происходили 21 и 27 февраля и 2 марта. Марина торжественно уверяла, что она помнит только факты, изложенные в ее четырех добровольных показаниях. 3 марта прокурор представил обвинительный акт, состоящий из двадцати трех пунктов. Марина признала, что они почти все истинны, и сказала только в свое оправдание, что она не вполне соглашалась со зловредным учением и оставалась в сомнении. Она изложила свои доводы в собственноручном письме, поданном 7 марта вместе с ходатайством об освобождении, подписанным адвокатом. 8 мая Марина потребовала добровольного вызова и прибавила новые пункты к своему признанию. Она давала показания еще и 12 июня. 27 июня ей сообщили экстракт, или оглашение свидетельских показаний. Она отвечала, что не помнит более никаких других фактов. Инквизиторы посоветовали ей порыться в памяти и признать то, что находится в свидетельских показаниях и не входит в ее собственные показания. Марина потребовала допроса 5 июля. Она сказала, что видела оглашение свидетельскик показаний и полагает, что их ей сообщили для того, чтобы в ее память закрались заблуждения, которых нет, а не для того, чтобы она их рассеяла; что это соображение препятствует ей перечитать их из-за боязни того, что дьявол внушит ей какую-нибудь дурную мысль; что ее долг по отношению к Богу обязывает ее отказаться от этого оглашения, потому что она показала правду пред Богом, под присягой; что ей нечего больше сказать и ее память ничего более не сохранила. Марина при этом передала бумагу, в которой она сделала разъяснения к данным ею показаниям. 14 июля она представила в трибунал ходатайство об освобождении или, по крайней мере, о примирении с Церковью с наложением епитимьи. В тот же день она сделала новое заявление по поводу показаний, данных только что выслушанными свидетелями. Марина старалась также доказать свое хорошее поведение в монастыре, и свидетельства игуменьи и пяти сестер монастыря были в ее пользу. Появился новый свидетель обвинения. Его показание было сообщено ей 28 июля; она ответила ссылкой на прежние показания и заявлением, что она не может ничего прибавить, не оскорбляя истины.