Х Льоренте - История испанской инквизиции (Том II)

XI. Ни один закон инквизиции не определил числа женщин-доносчиц, необходимого для доказательства вины оговоренного и даже не назначил секретную тюрьму для данного преступления. Поведение трибуналов в этом отношении чисто произвольно; надежды возлагаются на осторожность инквизиторов, которые должны тайком осведомляться о репутации, поведении, образе мыслей, характере, здоровье, дарованиях, имущественном положении и повседневной жизни оговоренного, и те же методы, за исключением некоторых мелких различий, применяются по отношению к обвиняющим его женщинам. Правда, никакого внимания не обращается на результат осведомления, когда дело идет о доверии к словам исповедующейся, потому что все кающиеся женщины имеют обыкновение утверждать, что они доносят не по причине ненависти или какой-либо другой страсти, а исключительно из-за послушания своим духовникам. Между тем опыт доказал, что они не всегда говорят правду; вот почему при показаниях под присягой, к которой приводят доносящую исповедницу, чтобы она признала и подтвердила свой донос, следует спрашивать о городе, церкви, об исповедальне и о более или менее точном времени, когда было совершено преступление. Я прочел несколько процессов, в которых била доказана клевета на священника, так как последний мог сослаться на то, что в то время, на которое указывала доносчица, он даже не был в названном ею месте. В других случаях видно, что инквизиторы были достаточно осторожны, не придав никакого значения свидетельству женщины, так как было известно, что священник находился не в той исповедальне, на которую указывала женщина. Иногда инквизиторы поступали с большой предусмотрительностью, считаясь с обстоятельствами места и времени и помня историю целомудренной Сусанны [42]. Это необходимо, когда священник пользуется репутацией человека благоразумного, а женщина бедна и подвергается обольщению богатого человека, желающего погубить ее духовника; точно такой же линии следует держаться, когда духовник ведет себя подозрительно, не будучи, однако, фактически преступным.

XII. Среди статей, которые я предложил главному инквизитору для преобразования судопроизводства в Записке, составленной по желанию главного инквизитора дома Мануэля Абад-и-ла-Сьерры, была статья, в которой говорилось: "Когда на кого-либо будет сделан донос, то о нем будет сообщено оговоренному; даже если оговоренный станет отрицать свое преступление, мы все-таки из этого получим известного рода моральную уверенность в том, что оговоренный не совершит более уже того проступка, поскольку будет знать, что не избежать ему секретной тюрьмы, если на него поступит вторичный донос". Реформа, которую я предлагал, не представляла других неудобств, кроме оставления священника безнаказанным один раз, если проступок действительно имел место, но я был убежден, как убежден и теперь, что было гораздо хуже для священника делать тайну из доноса, потому что ему как бы давалось время для отягчения своего проступка. Видя, что инквизиция приняла противоположное решение, нельзя воздержаться от мысли, что трибунал задается целью гораздо меньше предупреждать пороки, чем констатировать те, о которых ему доносили.

XIII. По современному порядку судопроизводства, когда трибунал получает донос, он приказывает навести справки; я уже указывал способ этого осведомления. Тем не менее, хотя в результате инквизиторы получали доказательство плохой репутации духовника в деле, о котором идет речь, они имели обыкновение откладывать дело до следующего случая оговора этого священника; тогда приступали к вторичному следствию; если результаты его были те же, то хватали духовника и препровождали его в секретную тюрьму, так как были убеждены, что два показания о двух однородных проступках устанавливают полуулику. Проступок преследовался, как в процессах из-за еретических тезисов: если обвиняемый признавал факты, его допрашивали о намерении, то есть спрашивали, считает ли он свое поведение невинным. В случае утвердительного ответа его считали еретиком; в противном случае ему нечего было опасаться. Почти все оговоренные объявляли, будто сознавали, что они совершили преступление, но смягчали свою вину, ссылаясь на человеческие слабости, подвергающиеся величайшим искушениям, и рассказывали об обстоятельствах, послуживших для побуждения к греху. Так поступали одни, другие же давали поступкам двусмысленное толкование, хотя исповедница приняла эти поступки как определенно дурные; наконец, были и такие, которые думали оправдать себя тем, что заявляли (и с большим основанием), что им не представлялись другие случаи согрешить. Этот случай был, действительно, самым обыкновенным.