Пер Лагерквист - Смерть Агасфера

Она провела ослабевшей рукой по его худой щеке, заросшей щетиной, и сказала тихо низким грудным голосом:

- Я надеюсь, ты попадешь в эту страну, о которой так мечтаешь.

Он гладил ее растрепанные волосы, обрамлявшие бледное лицо густой рыжей гривой. Но не мог вымолвить ни слова.

И тут она прошептала совсем тихо, видно силы ее покидали:

- Назови меня Дианой... еще... еще раз...

Он пригнулся ниже и поглядел ей в глаза, чего не делал давно. Почему он не делал этого? Почему?..

- Диана... Диана... богиня охоты...

Она улыбнулась почти счастливой улыбкой, он понял, что она услышала его слова. И испустила дух. Но продолжала улыбаться.

На склоне, ближе к долине, рос старый дуб. Они похоронили ее под этим дубом, чтобы она вкушала покой под своим собственным деревом, деревом Дианы. Товий отнес ее туда на руках, он не хотел, чтобы она лежала в ущелье, где свершилось злодейство. Крона дуба была необычно темная, это был вечнозеленый дуб, настоящий дуб Дианы. Его древняя зелень резко выделялась на фоне остальных деревьев.

После они сидели возле могилы и разговаривали. Товий был угнетен и без конца упрекал себя в том, что виноват в ее смерти, что был несправедлив к ней, не уберег ее, не думал о том, какой она была на самом деле, - да, ему было в чем упрекать себя.

К его удивлению, незнакомец сомневался в том, что Товий виноват в ее смерти. Да, конечно, она пожертвовала собой, поспешила заслонить его своим телом, но все же вряд ли он был виновником ее смерти.

- Что ты хочешь сказать? Я не понимаю.

- Думается, стрела эта была послана не в тебя.

- А в кого же? Он хотел убить меня за то, что я отнял ее у него, как он думал. Это ясно, нечего и гадать.

- Но ты же не заметил никаких следов человека, когда был на той стороне, ничто не говорило о том, что там кто-то был.

- Да, это правда. Это и в самом деле очень странно, скажу я тебе.

- Кто бы из них стал сидеть так долго после нападения? И почему бы он вздумал дожидаться тебя именно в этом месте?

- Да, твоя правда. А кто же тогда стрелял?

- Кто может знать? Я не знаю. Думаю только, что стрела была предназначена ей.

- Ей? Ей? Нет, целились в меня. Ты сам видел.

- Да, так оно и было. Если бы он целился в нее, она не смогла бы умереть за тебя. А это ей было предназначено сделать.

- Ты хочешь сказать?..

- Я ничего не хочу сказать. Говорю, что не знаю. Не могу найти настоящего объяснения. Да, может, его и вовсе нет. Так часто бывает.

- Но ведь не думаешь же ты, что она сама хотела умереть?

- Нет, я думаю, стрела хотела, чтобы она умерла. И чтобы она приняла счастливую смерть. И она приняла ее, разве нет?

А про себя он подумал: 'Ведь это счастье - принять смерть. Это и значит попасть в страну, куда ты на самом деле стремишься. Страна смерти. Святая земля'.

Они сидели молча.

Потом поднялись и пошли дальше.

Когда они дошли до возделанных полей, уже начало смеркаться.

Невысоко на склоне горы раскинулось селение, а быть может, даже городок, - во всяком случае, оно было окружено стеной. Стайка домов прилепилась к горе и друг к другу, все одинаковые, почти без окон, с белыми стенами и бледно-желтыми крышами. В лучах весеннего солнца дома казались ослепительно белыми. Они решили заночевать здесь, на небогатом постоялом дворе. За незатейливой трапезой они узнали, что паломники прошли здесь вчера, не останавливаясь на отдых, что они, должно быть, уже ушли далеко. Услышав это, Товий решил было тут же продолжать путь, но это было невозможно - уже наступила ночь, к тому же они слишком устали. Он спал беспокойно, метался во сне. Утром, расплачиваясь за ночлег, он был так сильно взволнован, что руки у него тряслись, когда он протягивал хозяину деньги; незнакомец понял, в чем дело, но сделал вид, будто ничего не замечает.

Когда они были уже в пути, он сам завел об этом речь.

Она была совершенно права, говоря, что деньги на паломничество он не заработал честным трудом. Они попали к нему бесчестным путем. Он собирается плыть в Святую землю на ворованные и награбленные деньги, если, конечно, сумеет добраться до морской гавани. Ему хотелось бы выбросить эти деньги, отделаться от них, это поистине деньги греха и разбоя, на них кровь... но, если он выбросит их, ему никогда не переплыть море, не попасть в Святую землю, куда он так стремится. Вот какой он паломник.

Он страшился этой мысли, сознавая собственную ничтожность, неверие, тщетность задуманного им. Он страдал, думая об этом.

- Можно ли назвать меня паломником? Настоящим паломником?