Лев Анисов - Иезуитский крест Великого Петра

Фельдмаршал Миних в своих «Записках» сообщит следующее:

«Она повела этот отряд прямо в Зимний дворец, вошла в комнату великой княгини, которая была в постели, и сказала ей: «Сестрица, пора вставать».

Есть и другие известия, согласно которым во время ареста Анны Леопольдовны Елизавета находилась на дворцовой гауптвахте. Лейб-хирург был неотлучно при ней, и его стараниями готовился увидеть свет первый Манифест новой императрицы.

Арестованное брауншвейгское семейство под конвоем было отвезено во дворец Елизаветы Петровны, куда спешили уже со всех концов города прослышавшие невесть как о смене власти горожане.

Все торопились высказать свои «верноподданнейшие» чувства.

Сама же Елизавета Петровна, отдав в 3 часа ночи приказ снарядить нарочного гонца в Сибирь, за Шубиным, воротилась в свой дворец. Императрицей.

Сохранились записки князя Я. П. Шаховского, живо рисующие ночь после переворота.

Далеко за полночь князь возвратился из гостей. Он был у кабинет-министра графа Михаила Гавриловича Головкина.

Едва только заснул князь Шаховской, «как необыкновенный стук в ставень» его спальни и громкий голос сенатского экзекутора Дурнова разбудили его. «Он громко кричал, чтоб я как наискорее ехал в цесаревинский дворец, — ибо-де она изволила принять престол российского правления, и я-де с тем объявлением теперь бегу к прочим сенаторам. Я, вскоча с постели, подбежал к окну, чтоб его несколько о том для сведения моего спросить, но он уже удалился.

Вы, благосклонный читатель, можете сообразить, в каком смятении дух мой находился! Ни мало о таких предприятиях не только сведения, но ниже видов не имея, я сперва подумал, не сошел ли экзекутор с ума, что так меня встревожил и вмиг удалился; но вскоре потом увидел многих по улице мимо окон моих бегущих людей необыкновенными толпами в ту сторону, где дворец был, куда и я немедленно поехал, чтобы скорее узнать точность такого чрезвычайного происхождения. Не было мне надобности размышлять, в который дворец ехать. Ибо хотя ночь была тогда темная и мороз великой, но улицы были наполнены людьми, идущими к цесаревиному дворцу, гвардии полки с ружьями шеренгами стояли уже вокруг оного в ближних улицах и для облегчения от стужи во многих местах раскладывали огни; а другие, поднося друг другу, пили вино, чтоб от стужи согреваться. Причем шум разговоров и громкое восклицание многих голосов: «Здравствуй, наша матушка императрица Елизавета Петровна!» — воздух наполняли. И тако я, до оного дворца в моей карете сквозь тесноту проехать не могши, вышел из оной, пошел пешком, сквозь множество людей с учтивым молчанием продираясь, и не столько ласковых, сколько грубых слов слыша, взошел на первую с крыльца лестницу и следовал за спешащими же в палаты людьми…»

Встретив сенатора князя Голицына, Шаховской хотел было узнать, как это сделалось, но тот знал не больше его. Только в третьей комнате камергер Петр Иванович Шувалов, один из заговорщиков, рассказал им наскоро главные обстоятельства. Среди растерянных, ошеломленных нечаянным переворотом придворных и сановников гордо и весело расхаживали его участники. Генерал-аншеф Салтыков, много послуживший делу со своей супругой Марьей Алексеевной, подошел к Шаховскому и Голицыну и, ухватя первого за руку, со смехом сказал:

— Вот сенаторы стоят.

— Сенаторы, сударь, — отвечал Шаховской.

— Что теперь скажете, сенаторы? — расхохотался Салтыков.

Скоро вышла из внутренних покоев Елизавета и приняла от собравшихся поздравление.

Всем велено было отправиться в Зимний дворец.

Пробирались сквозь толпы солдат и народа. Новая императрица ехала в открытой линейке, окруженная гренадерами.

В придворной церкви Зимнего дворца началась присяга.

Утром вышел первый Манифест о вступлении на престол. В нем было сказано: «Как то всем уже чрез выданный в прошлом 1740 году в октябре 5-го числа манифест известно есть, что блаженныя памяти от великой государыни императрицы Анны Иоанновны, при кончине ея, наследником Всероссийского престола учинен внук ее величества, которому тогда еще от рождения несколько месяцев только было, и для такого его младенчества правление государственное чрез разные персоны и разными образы происходило, от чего уже, как внешние так и внутрь государства беспокойства и непорядки, и следовательно, не малое же разорение всему государству последовало б, того ради, все наши, как духовного, так и светского чинов верноподданные, а особливо лейб-гвардий наши полки, всеподданнейше и единогласно нас просили, дабы мы, яко по крови ближняя, отеческий наш престол всемилостивейше восприять соизволили…»