Лев Анисов - Иезуитский крест Великого Петра

Ей едва исполнилось двадцать, когда из Москвы пришла весть о кончине молодого государя Петра II, племянника ее. Одно время он сильно был влюблен в нее и отношения у них установились весьма близкие, короткие, Он был побежден ее красотою и ласками. Очарованный ее прелестями, Петр II, пишут, предался своей страсти со всем пылом молодости, не скрывал своей любви даже в многолюдных собраниях и безусловно следовал ее внушениям.

Остерман, воспитатель молодого царя, втайне радовался такому ходу событий. Хитрейший из немцев, он даже обдумывал замысловатый план разделить старую Россию и новую, — коренную Россию и инородческие северо-западные приобретения Петра I — прибалтийский край, в первой ему думалось сделать императором Петра II, а во второй — правительницей Елизавету. Для видимого единства этих частей России он предлагал женить Петра на Елизавете, с таким, однако, условием, чтобы новая Россия перешла в потомство Анне Петровне, то есть принца голштинского. Но эта хитрость, заметил М. О. Коялович, была уже слишком хитрою. Ее бросили.

Долгорукие поддерживали любовь государя к тетке по другой причине. Им важно было отдалить Петра от его сестры Натальи Алексеевны, влияния которой при дворе они опасались. Великая княгиня откровенно презирала Долгоруких. К партии же ее принадлежали граф Левенвольде, барон Остерман — первейший враг тогда Долгоруких, и все иностранцы. Немудрено, что Долгорукие обхаживали Елизавету и ее приближенных. Так, не без их помощи первейший любимец и камергер Елизаветы граф Бутурлин, менее чем в полтора месяца получил две нешуточные награды: александровскую ленту и затем генерал-майорский чин. Елизавета заняла место Натальи. «Принцесса Елизавета теперь в большом фаворе, — напишет в своем. донесении английский резидент Рондо. — Она очень красива, и любит все, что любит царь, танцы, охоту; которая ее главная страсть; о других вкусах, в которых они солидарны, я не нахожу удобным говорить. Эта принцесса отдается удовольствиям, она сопровождает молодого царя всюду, где бы он ни показался».

Победа недолго радовала Долгоруких. Они начали бояться большой власти, которую Елизавета возымела над царем; ум, способности и искусство ее пугали их. Начались новые интриги, целью которых теперь было удаление от двора Елизаветы. Преуспели Долгорукие и в этом. Вовремя шепнули царю о связи тетки его с Бутурлиным. Последнего решено было удалить от двора, а к Елизавете Петр разом изменил отношение, что многие тут же подметили. Так, тайный иезуит де Лириа писал 16 сентября 1728 года: «Царь приехал (на именины Елизаветы. — Л.А .) не прежде, как к самому ужину, и едва только он кончился, то уехал, не дожидаясь бала… Никогда еще не показывал он так явно своего неблагорасположения к принцессе, что очень ей было досадно; но она, как будто не заметив его, показывала веселый вид во всю ночь».

Ощутив холодное сердце государя, Елизавета печалилась недолго и, удалившись от двора, предавалась рассеянности и удовольствиям в подмосковной Александровской слободе.

Не с того ли, правда, времени станет склонна она выказывать в обществе некоторый род насмешливости, которая, по-видимому, занимала ее ум.

При дворе она не имела никакой силы, ни для кого не была опасна — действительно так, но и не могла она не знать о «тестаменте» матери своей, который гласил: «Ежели В. Князь (Петр II) без наследников преставится, то имеет по нем цесаревна Анна, с своими десцендентами, по ней цесаревна Елизавета и ея десценденты, а потом великая княжна (Наталья Алексеевна) и ея десценденты наследовать…»

Анны и Натальи не было в живых. Оставался сын Анны — Петр-Ульрих, прямой наследник престола. Но, разумная и рассудительная в жизни, Елизавета осознавала: шансы у него малые. При дворе боялись, должны были бояться воцарения голштинского принца, ибо Россия тут же будет вовлечена в войну с Данией из-за Шлезвига, а кроме того, личность отца Петра-Ульриха, голштинского герцога Фридриха-Карла, не вызывала к себе симпатий у русских. Уж больно насолил им своим вмешательством в дела России его министр Бассевич. Что же до нее касательно, то и у нее шансов нет. Кто же за нее ныне крикнет? Феофан Прокопович разве.

Стоял подле ее постели принесший известие о кончине императора Лесток, теребил просьбою сбираться да в столицу мчаться, а она, свесив голые длинные ноги, думала думу горькую.

Знать ее не любила. Разве что в гвардейских полках кто, в память об отце, с упованием смотрит на нее, да и кто — неведомо. В Немецкой слободе разве что ее сторонники, да среди послов некоторых европейских кабинетов. Граф Вратислав, посол немецкого императора, к примеру, да голштинские и брандербургские представители. Дак этих Верховный Тайный Совет и не послушает.