Лев Анисов - Иезуитский крест Великого Петра

Забегая вперед, скажем следующее: Кейт появился в Москве 25 октября 1728 года, а в ноябре неожиданно умирает сестра государя — Наталья Алексеевна. Через год с небольшим Россия лишится своего государя. В феврале 1730 года Анна Иоанновна неожиданно становится императрицей, а в августе, создав лейб-гвардии Измайловский полк, она назначит подполковником в нем Джемса Кейта. Зададим себе вопрос: за какие заслуги этот малознакомый ей человек становится фактически командующим Измайловским лейб-гвардии полком — опорой иноверцев в России?

Несомненно одно, действия католиков не прошли незамеченными для чутких протестантов. В Европе и с той, и с другой стороны умели анализировать события.

24 мая 1728 года из Киля пришло известие о кончине после родов герцогини Голштинской Анны Петровны. Красивейшая из принцесс в Европе почила в бозе.

В Москве объявили траур. Впрочем, это не помешало быть празднеству и балу в день царских именин. Лишь цесаревна Елизавета, в силу душевной привязанности к старшей сестре, сердечно скорбела. Тело усопшей решено было перевезти на родину и захоронить в Петербурге. В Киль был отправлен за прахом покойной герцогини генерал-майор Бибиков.

Остерман, меж тем, подговорил родственника императора Лопухина, моряка, убедить его отправляться на жительство в Петербург.

Петр II отвечал:

— Когда нужда потребует употреблять корабли, то я пойду в море; но я не намерен гулять по нем, как дедушка.

Император уехал на охоту и долго не возвращался.

Андрей Иванович Остерман и сам прежде говорил государю о надобности скорого переезда в северную столицу, убеждал и Долгоруких склонить к тому Петра II. Но представления и убеждения его оставались без ответа: император редко видел его, с намерением уклонялся от свиданий с ним и, замечал К. И. Арсеньев, представления его считал обидною для себя докукою. Долгорукие же имели корыстные виды удерживать государя в Москве, следственно настояния Остермана не убеждали, а только раздражали их.

Положение Остермана становилось шатким. К тому же он поддерживал Левенвольде, к которому нерасположены были русские, частию за его намерение отстранить природных русских от управления и поставить иностранцев в исключительное обладание властью. В ту пору шел допрос лиц, проходящих по делу Меншикова. Некоторые из его друзей кивали на Левенвольде, как на подкапывающего под настоящее правительство.

Ненависть с Левенвольде переносилась и на воспитателя государя. Особенно это выказывал князь Иван Долгорукий. Он объявил себя врагом Остермана.

«Признаюсь, — извещал своего госсекретаря испанский посланник, — при этих придворных интригах, очень затруднительно положение иностранных министров, потому что всякий, кто объявляет себя другом Остермана, — враг князя Ивана Долгорукого, а Остерману тоже не нравится, когда угождают тому. При всем этом, я успел сделаться другом обоих, давая им знать, что я здесь вовсе не для того, чтобы мешаться в дела двора: я отношусь с бесконечным доверием к Долгорукому, с которым впрочем никогда не говорю о делах наиболее существенных; вижусь часто и с другим (т. е. Остерманом. — Л.А .), говорю с ним с величайшей откровенностью и уверен, что заслужил его искреннюю любовь».

Надо напомнить, до приезда в Россию нового посланника венского двора, дюк де Лириа цоддерживал пред русским государем интересы императора Карла VI наравне с интересами короля испанского. Петр II был благожелателен к нему. Наградил орденом Андрея Первозванного, присылал приглашения на все торжества, происходившие при дворе, сам не однажды навещал испанское посольство. Остерман решил воспользоваться этим.

В один из июньских дней испанского посланника посетил посланник Бланкенбурга — доверенный друг Остермана.

— Я знаю, как вы желаете добра этой монархии, — начал гость, — и никому не могу лучше открыть своего сердца, как вам, потому что вы вашим влиянием много можете способствовать к постановке здешних дел на хорошую ногу.

Оба помолчали, как бы размышляя над сказанным.

— Царю непременно нужно возвратиться в свою резиденцию в Петербург, — нарушил молчание гость. — Не только потому, что там ближе к другим государствам Европы, но и потому, что там будут на его глазах его флот и вновь завоеванные провинции, которым грозит гибель, если там не будет его величество лично. Русские же только и думают о том, как бы удержать царя здесь. Вы, — гость выдержал паузу, — можете повлиять на князя Ивана Долгорукого и убедить его возвратиться в Петербург. Я знаю о вашей дружбе с ним и никто лучше вас не может убедить его добрыми резонами согласиться на это, представив это его заслугою пред венским двором.