Борис Владимиров - Комдив. От Синявинских высот до Эльбы

7 сентября командир корпуса генерал H. A. Гаген вызвал меня на свой наблюдательный пункт (мой НП уже находился в другом месте — на правом фланге корпуса) для доклада о положении дел на участке бригады. В небольшой землянке командира корпуса находилось человек семь генералов и офицеров корпуса, штабов армии и фронта. Они очень приветливо встретили меня и с большим вниманием прослушали мой доклад о положении дел в бригаде. Обстановка в соединениях корпуса была чрезвычайно сложной, это чувствовалось по всему. После доклада мне предложили поесть и выпить. От еды и от выпивки я отказался. Тогда комиссар корпуса генерал Лопатенко взял пол-литра водки и засунул мне во внутренний карман ватной телогрейки. С водкой в те дни было тяжело, вероятно, подвоз ее на автотранспорте был очень затруднен, поэтому и бригада не всегда получала положенный ей пай.

Вскоре мы услышали грохот артналета и вой сирен пикирующих самолетов. Выйдя из землянки, я по направлению артналета и разрывам авиационных бомб понял, что налет ведется по расположению НП бригады и нашей слабенькой обороны. Очевидно, противник готовился к очередной контратаке.

Доложив о своих опасениях генералу Гагену, мы с ординарцем бросились бежать в направлении нашего КП.

— Подожди, куда же ты под огонь? Надо выяснить… — Генерал Лопатенко схватил меня за рукав куртки. Сверкнув глазами, я с силой одернул руку и устремился прочь.

— Эх! Багратион! — крикнул он мне вдогонку.

Бежали мы с ординарцем напрямик, не выбирая дороги, через густой лес. Углубившись в него, я увидел, что рядом, чуть левее, в направлении НП нашей бригады двигаются плотные цепи гитлеровцев. Офицеры быстро шли впереди своих солдат и, подгоняя их, что-то кричали истошными голосами. Солдаты сбивались в кучи, горланили, возбужденные предстоящей атакой и изрядными дозами принятого для храбрости шнапса. Чтобы успеть к своим раньше противника, нам надо было, не сворачивая в сторону, бежать, обгоняя немцев. И мы бежали «быстрее лани», как писал поэт… впереди немцев, рискуя каждую минуту получить пулю в спину. Нас спасало то, что возбужденные немцы ничего не замечали вокруг, в том числе нас, бежавших перед ними. Задыхаясь от быстрого бега по мягкой, упругой, покрытой мхом земле, мы жаждали увидеть своих. Вдруг в 40 м от нас — наш окоп. На счастье, окоп оказался пулеметным. Два бойца лежали за пулеметом «максим». Один из них, небольшого роста, жилистый, — наводчик пулемета. Второй номер пулемета, высокий, атлетического сложения брюнет с ярким румянцем, был гораздо моложе своего напарника. Оба возились с пулеметом, стараясь наладить его на автоматическую стрельбу, но тщетно. Было видно, что они еще не очень хорошо изучили это замечательное оружие. По всей вероятности, командир роты при назначении пулеметчиков в пулеметный взвод номерами при пулемете обращал внимание не на их знания и умение обращаться с оружием, а на физическую силу солдата, позволяющего таскать пулемет на себе. Он не ошибся: молодому атлету по силам было таскать и груженые возы.

Сам я был пулеметчиком в молодые годы, командовал пулеметным взводом, ротой и батальоном, очень любил и был патриотом этого оружия. В данной ситуации мне нетрудно было найти причину отказа пулемета в автоматической стрельбе. Патронная лента была набита патронами небрежно: одни глубоко сидели в ленте, другие не доходили до нужного места. Сама брезентовая лента была сырой. Отодвинув наводчика, я лег за пулемет, вытащил ленту и приказал подать другую. Другая лента была не лучше. Тогда, быстро выровняв с пулеметчиками патроны в ленте, я зарядил пулемет и дал в сторону противника, чтобы он нас не обнаружил, короткую контрольную очередь. Пулемет сработал отлично.

Наблюдая за обстановкой, я увидел, что наши заняли оборону в открытой неглубокой траншее, готовые встретить наступающих немцев огнем из ручных пулеметов и автоматов. Всего нас было человек пятьдесят, все на своих местах. Появилась уверенность, что контратаку отобьем. Противник продолжал вести артподготовку по нашему расположению. Основная масса снарядов рвалась позади нас, у нашего КП, где не было никого. Через несколько минут распоряжением начальника инженерной службы бригады Спирина (он был самым старшим по возрасту в бригаде) бойцы подкатили 45-мм пушку и установили ее рядом с пулеметом.

Занятый наблюдением за противником, я обратил внимание на пушку только тогда, когда на открытом снарядном лотке, который лежал на боковом бруствере нашего окопа, завертелся с головокружительной скоростью, шумом и свистом, как бы вокруг своей оси, один из снарядов. Видимо, небольшой горячий осколок разорвавшегося где-то поблизости снаряда противника пробил гильзу этого снаряда, воспламенился порох, и снаряд под действием газа завертелся волчком. В нескольких шагах позади меня спокойно стоял майор Спирин. Не успел я подумать, что вот сейчас этот снаряд сорвется с места и взорвется у наших голов, как вдруг гитлеровцы перенесли огонь в глубину нашего расположения и бросились в атаку с диким гортанным криком, стреляя из автоматов. Мгновенно забыв о вертящемся снаряде, я нажал на спусковой рычаг пулемета и, рассеивая по фронту, повел огонь по вражеской цепи. Одновременно справа и слева застучали пулеметы и автоматы. Не выдержав нашего огня, цепь противника начала таять и залегла.