Василий Лебедев - Искупление

- Мати родная!.. - Он на миг окостенел, но тут же кинулся бежать, унося в сознании неожиданное и страшное наваждение: лощина, а посреди нее, саженях в десяти, - совсем рядом! - походная татарская ставка-маломерка из серого войлока без горловины для дыма, а рядом с ней - косматый степной конь и его хозяин, плотен и простоволос. Это он взвизгнул от нечаянности и охотничьего восторга.

- Гайда! Гайда! - слышал Елизар позади себя, когда уже переметывался через увал.

Крик этот смешался с топотом коня и относился к коню - не к человеку. Ни одна стрела не шоркнула в воздухе, верно, татарин решил догнать беглеца и взять, как водится, живым.

"К лесу! К лесу!" - заколотилась мысль, как птица в силках, придавая Елизару силу. Он видел, что до перелеска чуть не полверсты, понимал, что татарин все равно догонит, а у него ни копья, ни ножа, и все же никак не соглашалось нутро его, чтобы так вот просто, под самым боком у Руси, погубить многотрудное дело - побег из неволи... Все исчезло - запахи весенней земли, закат, думы о костре, и только перелесок впереди стоял единой свечой жизни. Среди деревьев человек завьется как хочет, а конному там не с руки - известное дело, потому лес всегда спасенье пешему от конного. Слева, совсем близко, набежало пятно ивняка, и главное, он был ближе рощи! Елизар взял влево, но тут же почуял, не оглядываясь, что татарин разгадал его замысел: слева затряслась земля. Оглянулся - отрезает ворог дорогу. Вот он уже совсем близко. Свистнул аркан, и петля его шаркнула по спине, не накрыв головы, на миг пахнуло дегтярным духом веревки. "Не словил, окаянный!" - подумалось Елизару, но следующая петля, широкая, как ушатный обруч, смертным знамением означилась перед его грудью. Он хотел на бегу откинуть ее рукой, но она западала к поясу - не перепрыгнуть, не отринуть - и вот уже жестко стянула колени. Елизар с размаху пал на землю, перекатился, заматывая себя в веревку, и застонал, но не от боли, которая еще не успела проступить, а от обиды на горькую свою судьбу.

- Эх, пропало бабино трепало! Мати родная... - Он ожег лицо слезой.

Кочевник визжал от радости, галдел, оглядываясь на увал, но там никто не появился. Тогда он спешился, достал из-за пояса нож и приблизился к пленнику, рассматривая его и что-то обдумывая. Это был невысокий, широкоплечий молодой воин, он был без доспеха - без шлема, даже без шапки-аськи, без сабли, без копья, лишь за поясом торчал кривой нож. Лука не было, и не было боевого колчана с традиционными тридцатью стрелами, зато торчал из-за спины малый колчан - джид, для трех стрел: боевой, охотничьей и факельной. На нем была баранья шуба, надетая еще по-дневному - мехом наружу, а в ее распахе виднелся дорогой, но затасканный, некогда синий халат под красным кушаком, тоже захватанным донельзя, да это и понятно: нехристи никогда не моют одежду, боясь наказания неба - грозы... Вот уже рядом смуглое узкоглазое лицо, кожа на нем блестит и кажется туго натянутой, как на татарском барабане - тулунбасе. Молодое лицо, полное жизни и радости. Внимательным глазом Елизар определил: этот кочевник не из бедных - ножны на поясе и джид отделаны серебром и дорогими каменьями. На груди блестела бронзовая бляшка десятника.

Елизар лежал тихо, полуприкрыв веки, и устало наблюдал за врагом. Тот осторожно обошел поверженного, убедился, должно быть, что он сильно ударился и неопасен, вернулся к коню и отвязал конец аркана от арчака деревянного остова седла. Было слышно, как он там ворчит что-то или молится, призывая луну в свидетели своего подвига.

"А ведь этот скоро в асаулы выбьется", - не к месту подумалось Елизару, будто и в самом деле это было важно - станет командовать сотней этот воин или останется в десятниках... Вот он идет обратно. Спешит. В руке арканная веревка, он подергал ее - тело Елизара шевельнулось. Татарии довольно оскалил белые зубы, в сотом колене .прополосканные кумысом, и склонился связать пленника ненадежнее. Нож ему мешал, и он зажал лезвие -зубами.

"Помилуй мя, боже, и помоги..." - скорей подумал, чем прошептал Елизар, и в тот же миг, когда кочевник наклонился, нави-с над ним, все существо Елизара будто подбросило навстречу этому пахнущему йотом плотному телу, а руки точно и крепко вонзили пальцы в горло врагу. Тут же Еллзар подумал в испуге, что надо бы выхватить нож из этих ослепительно белых зубов, но руки были заняты, да и дело было сделано: пальцы судорожно вкогтились в горло, углубляясь в жесткий, неподатливый хрящ гортани. Кочевник всхрапнул по-лошадиному, обронил нож на грудь Елизару и ухватился . за его кисти, стараясь оторвать от горла его руки, но это было трудно сделать даже самому Елизару. Рука кочевника шаркнула по груди Елизара, нащупывая нож, у самого лица качнулся засаленный локоть шубы, но в тот миг, когда вражья рука нащупала нож, Елизар вцепился в эту руку зубами. Послышался стон, будто не в горле, а где-то в самом животе. Тело врага обмякло, хотя он еще брыкался, бил локтями и коленями, но все слабее и беспорядочнее были эти движенья...