Сергей Кабанов - На дальних подступах

8 августа мы почувствовали первые признаки намерения противника блокировать нас с моря. В порт за два дня до этого пришли два транспорта — № 24 и «Хильда», Разгрузили их быстро, и утром 8-го, приняв на борт большую группу раненых и несколько семей, самовольно оставленных на Ханко недисциплинированными командирами, они вышли в Таллин, сопровождаемые двумя катерами МО и двумя тральщиками. Выход в зоне досягаемости своего огня обеспечивали береговые батареи.

В 12 часов 41 минуту наблюдательный пост острова Хесте-Бюссе донес, что из шхер Юссаре выходят четыре торпедных катера на сближение с конвоем.

Суда уже вышли из зоны огня наших батарей. Мы немедленно подняли с аэродрома и послали на перехват торпедных катеров звено истребителей, одновременно приказав двум гидросамолетам по готовности вылететь к конвою и сопровождать его до Палдиски.

Звено истребителей не допустило вражеские торпедные катера к конвою, заставило их повернуть обратно к Юссаре, навязало бой и один катер утопило. Два катера загорелись, их окутал дым, но они успели скрыться в шхерах. Один наш самолет был подбит, он не дотянул до аэродрома, сел на болоте, но летчик не пострадал; уцелел и самолет, отремонтированный и введенный в строй.

В 13 часов 20 минут летчики гидросамолетов, провожавших дальше транспорты, донесли, что четыре торпедных катера, на этот раз с юго-запада, вышли к транспортам и легли на курс атаки. Им наперерез вышли катера МО, ведя пушечный и пулеметный огонь.

Обращенные в бегство торпедные катера были атакованы гидросамолетами, но боя не приняли и скрылись в шхерах.

В 13 часов 45 минут из-за Юссаре снова выскочили торпедные катера — три катера. Шестерка истребителей, снова вылетевших с ханковского аэродрома, загнала их обратно в шхеры.

То была первая, хотя и неудачная, попытка финнов атаковать наши транспорты, блокировать базу с моря. Значит, надо теперь готовить встречу каждому судну, посланному к нам с Большой земли, тщательно обеспечивать прикрытие каждого выхода в море. Августовские ночи уже темные; истребители — вторая наша ударная сила — действовать ночью не могут. Одна теперь надежда — наши катера МО, наша «эскадра Полегаева», недаром на Ханко эти замечательные, но маленькие кораблики в шутку, конечно, называли «ханковскими линкорами». Война научила дорожить каждой самой малой боевой единицей, использовать для боя, для десантов, для перевозок все портовые буксиры, мотоботы, шлюпки — все, что могло принять на борт бойцов, оружие и передвигаться по воде.

В тот день, когда вражеские торпедные катера атаковали с моря наш конвой, мы начали наконец строить подземные, защищенные от 152-миллиметровых снарядов ангары — девять ангаров и два защищенных госпитальных корпуса — для хирургии № 1, где начальником был наш замечательный хирург и человек А. С. Коровин, и для хирургии № 2, куда был назначен прибывший к нам уже во время войны хирург Б. М. Шварцгорн.

Проекты этих важнейших для жизни гарнизона сооружений сделал, конечно же, наш изобретательный фортификатор Семен Евдокимович Киселев. Я редко встречал в своей жизни такого трудолюбивого и одаренного военного инженера. Он был лет на десять старше меня, в партию вступил в 1917 году, служил еще до революции в радиотелеграфной роте на Моонзундских островах и многое мне рассказывал о происходивших там сражениях с немцами. Перед войной с Японией я был переведен с Севера на Дальний Восток, куда вскоре в штаб береговой обороны прибыл и Киселев. Он и там блестяще работал, особенно когда мы высадились в Корее и был создан Южный морской оборонительный район, которым мне довелось командовать. Помню, как он нашел выход из, казалось, безвыходного положения, когда мы остались в порту Сейсин без воды. Японцы все что смогли уничтожили, но Киселев сумел быстро восстановить очистные сооружения, насосную станцию, водопровод, дать городу пресную воду и электрический свет.

Наш главный хирург Аркадий Сергеевич Коровин писал когда-то в книге «163 дня на Ханко», что толчком к строительству госпиталя послужила смерть от осколка снаряда начальника госпиталя военврача 1 ранга Юрия Всеволодовича Лукина. Это неверно. Смерть Юрия Всеволодовича мы все тяжело переживали, особенно я, разговаривавший с ним во дворе госпиталя буквально за пять-шесть минут до этого трагического случая.

Это было около полудня. Я зашел по пути на КП в госпиталь, он был почти пустой. Юрия Всеволодовича я встретил возле здания, поговорил с ним о служебных делах и распрощался, почему-то отказавшись пообедать с ним в маленькой столовой для врачей, хотя знал, что госпитальный повар — мастер своего дела. Уходя, я видел, как Лукин присел возле дома на скамеечку. Через несколько минут начался артобстрел этого района. Не успел я войти в КП, как мне доложили, что Лукин убит прямо на той же скамеечке, осколок снаряда пробил ему сердце. Мы похоронили его в братской могиле летчиков на площади.