Август Кубичек - Фюрер, каким его не знал никто. Воспоминания лучшего друга Гитлера. 1904–1940

«Не возражаешь, если я пойду?» – спросил я Адольфа. «Что? Сейчас? Посреди заседания?» – сердито ответил он. «Но я не понимаю ни слова из того, что говорит этот человек». – «Тебе и не надо понимать это. Это называется «тянуть время». Я тебе уже объяснял». – «Так я могу уйти?» – «Нет!» – яростно воскликнул он и, дернув меня за полы пальто, вернул на место.

Так что я просто сидел и слушал героического чеха, который говорил уже почти обессиленный. Никогда еще меня Адольф так не озадачивал, как в тот момент. Он был необыкновенно умным и, безусловно, здравомыслящим человеком, а я не мог понять, как он может сидеть там, весь в напряжении, и слушать каждое слово речи, которую в конечном счете не понимал. Наверное, это моя вина, подумал я, очевидно, не могу понять, в чем состоит суть политики.

В те дни я часто спрашивал себя: почему Адольф заставлял меня ходить с ним в парламент? Я не мог разгадать эту загадку, пока однажды не понял, что ему нужен партнер, с которым он мог бы обсуждать свои впечатления. В такие дни он с нетерпением ждал вечером моего прихода. Едва я открывал дверь, как он начинал: «Где ты был все это время? – И прежде чем я успевал что-нибудь перекусить на ужин, спрашивал: – Когда ты ложишься спать?»

Этот вопрос имел особенное значение. Так как наша комната была маленькой, Адольф мог ходить взад-вперед только тогда, когда я либо сидел на стуле за роялем, либо ложился спать. Так что он хотел расчистить себе место для выступления.

Как только я забирался в постель, он начинал шагать взад-вперед, рассуждая. Только по возбужденному тону его голоса я мог понять, как сильно его тревожат мысли. Ему просто нужна была отдушина, чтобы выдерживать огромное напряжение.

И вот я лежал в постели, а Адольф, как обычно, ходил взад и вперед, с напором выговаривая мне, как будто я был политической силой, которая может решить вопрос о существовании или не существовании немецкого народа, а не всего лишь бедным студентом-музыкантом. Что же тогда его так сильно и глубоко волновало? В основном всегда одно и то же: его безраздельная преданность всему немецкому. С истинной страстью он оставался верным людям одной с ним крови, и ничто на земле он не ставил выше любви ко всему, что было немецким. В этой монархии на Дунае все немецкое вело жестокую борьбу за свою национальную особенность. Где-то был выдвинут аргумент – в ходе этой борьбы, – что австрийские немцы не самых лучших кровей.

В моей памяти остался еще один из таких ночных разговоров. Адольф с надрывом описывал страдания немецкого народа, судьбу, которая его ожидает, и его будущее, полное опасностей. Он был близок к слезам, но после этих жестоких слов вернулся к более оптимистичным мыслям. Он снова строил «государство всех немцев», которое отправляло «гостевые народы» – так он называл другие народы австро-венгерской империи – туда, откуда они пришли.

Иногда, когда его обличительная речь слишком затягивалась, я засыпал. Как только он замечал это, он будил меня и кричал мне: неужели мне не интересно то, что он говорит; если так, то пусть я продолжаю спать, как и все те, у кого нет национального самосознания. И я делал усилие и заставлял себя лежать с открытыми глазами.

Позже у Адольфа появился более дружелюбный настрой в таких случаях. Вместо того чтобы блуждать в утопии, он стал поднимать вопросы, которые, по его мнению, будут мне более интересны. Например, однажды он подверг яростным нападкам ссудо-сберегательные группы, которые образовались во многих небольших гостиницах, расположенных в рабочих районах. Каждый член такой группы еженедельно вносил какую-то сумму и получал свои сбережения к Рождеству. Казначеем обычно был хозяин гостиницы. Адольф критиковал эти группы, потому что сумма денег, которую рабочий тратил в такие «вечера сбережений», была больше, чем внесенная сумма, так что на самом деле единственным человеком, получавшим от этого выгоду, был хозяин гостиницы. В другой раз он в ярких красках описывал мне, как представляет себе студенческие общежития в своем «идеальном государстве». Светлые, солнечные спальни, общие комнаты для учебы, музыки и рисования, простая, но питательная пища, бесплатные билеты на концерты, оперы и выставки, а также бесплатный проезд до учебных заведений.

Однажды вечером он заговорил об аэроплане братьев Райт. Он привел цитату из какой-то газеты о том, что эти известные авиаторы поставили на свой летательный аппарат небольшую, сравнительно легкую пушку и провели эксперименты, чтобы оценить эффект, который могла иметь стрельба с воздуха. Адольф, который был ярым пацифистом, был возмущен. Он сказал, что, как только создается новое изобретение, его немедленно ставят на службу войне. Кто хочет войны? – спросил он. Разумеется, не «маленький человек», далеко не он. Войны устраивают коронованные и некоронованные правители, которых, в свою очередь, направляют и которыми руководит их военная промышленность. В то время когда эти господа зарабатывают колоссальные суммы денег и остаются вдали от линии огня, «маленький человек» должен рисковать своей жизнью, не зная ради чего.