Франц фон Папен - Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

По возвращении в Берлин у меня произошла вторая беседа с Гитлером, которому я немедленно пожаловался на смехотворный приказ, изданный Риббентропом для своего персонала. Я сказал ему, что невозможно продолжать работу с министром иностранных дел, который пользуется такими методами. Гитлер ответил, что Риббентроп очень сильно волнуется и мне не следует принимать этот инцидент всерьез. Потом я сообщил ему о своих впечатлениях, полученных на Западном фронте, о полнейшем отсутствии энтузиазма среди солдат, с которыми я встречался, и об общей апатии, с которой я столкнулся. Я настаивал перед ним на необходимости немедленно положить конец конфликту по причине господствующей психологической атмосферы. На мои предложения в отношении Польши и Чехословакии он только пожал плечами. Я сказал ему, что министр иностранных дел не может запретить мне выражать мнение, которое разделяется всеми немцами. Должен еще существовать какой-то способ не дать Второй мировой войне разгореться в полную силу.

Гитлер меня не прерывал, но у меня возникло ощущение, что он стал менее восприимчив к разумной аргументации, чем был тремя днями ранее. Дружеским жестом положив руки мне на плечи, он сказал: «Нет, дорогой мой герр фон Папен, такой возможности пересмотреть условия Вестфальского мира [173]может никогда больше не возникнуть. Мы не должны теперь позволить себя остановить». Какой еще Вестфальский мир? Я торопливо перебирал свои знания по истории, чтобы поставить его ссылку в правильный контекст, но, как выяснилось, делал это совершенно напрасно. Разразившись потоком слов, Гитлер стремился доказать, что теперь представляется шанс упрочить позиции Германии в Центральной Европе, подорванные Тридцатилетней войной и заключенным в 1648 году в Мюнстере договором. Нет смысла воспроизводить здесь мои возражения. Было ясно, что это одно из решений Гитлера, принятых под влиянием его ненадежных советчиков. Все, входившие в его свиту, начиная с Боле, Розенберга, Бормана и Геббельса и заканчивая придворным фотографом Гофманом и различными вхожими в штаб-квартиру фюрера дамами, почитали себя знатоками в вопросах внешней политики. При этом не вызывало сомнений только одно: чем более идиотским и нереалистичным бывало предложение, тем с большей вероятностью Гитлер начинал действовать в соответствии с ним. Любая попытка вмешательства оказывалась бесполезной. Я никогда еще не покидал рейхсканцелярию в таком разочаровании.

Указания Риббентропа исполнялись с точностью до запятой. Я не был принят ни одним из ответственных лиц министерства, которые все опасались себя скомпрометировать. Он известил меня, что на письмо, присланное королевой Нидерландов Гитлеру, в котором она предлагала свое посредничество, не будет даже дано ответа. Когда я обратился за поддержкой к Герингу, он сказал, что сам сильно склоняется в пользу окончания войны, но Гитлер и Риббентроп приняли решение расквитаться с Великобританией и он не способен на них повлиять. Когда я уходил, рейхсмаршал посоветовал мне быть немного осторожнее с замечаниями, которые я делаю в присутствии иностранных дипломатов по поводу смены режима и возможности восстановления монархии. Все их доклады перехватываются и расшифровываются, и я должен быть готов к неприятным для себя последствиям.

Таким образом, действия, направленные на заключение мира, закончились провалом. Единственная надежда оставалась на то, что Генеральному штабу удастся убедить Гитлера в том, что ситуация не способствует ведению мировой войны. Действия его сотрудников, направленные на отсрочку наступления на западе, хорошо известны.

Я возвращался в Анкару разочарованным и удрученным. В Софии у меня произошел длинный разговор с царем Борисом. Я не мог сказать ему, что сам уже потерял всякую надежду на локализацию конфликта, но заверил его, что предприму все возможное для обеспечения нейтралитета Турции, и тем несколько уменьшил его опасения. Царь совершенно откровенно говорил о проблемах своей страны. Он не стремился ни к каким союзам с любой из сторон конфликта, но относился с симпатией к усилиям Германии, направленным на отмену худших условий Версальского договора. Будущее еще должно было показать, извлечет ли Болгария какие-либо выгоды из такой политики. Он был инстинктивным противником турок и очень просил меня не относиться слишком серьезно к их обещаниям сохранять нейтралитет. Несмотря на это, он разделял мое мнение, что следует избегать по мере возможности дальнейшего расширения альянсов.