Михаил Давыдов - Оппозиция его Величества

Еще в ту пору, когда мои самые горячие симпатии примерно поровну делились между людьми, носившими камзолы, фетровые шляпы и ботфорты, и людьми, облаченными в чикчиры, ментики и кивера (результат одновременного выхода на экран «Трех мушкетеров» с Жераром Баррэ и «Гусарской баллады»), этот человек пленил меня.

Все началось с портрета.

Этот гордый величественный профиль! Эта «почти чапаевская» бурка на громадной фигуре! А храбрость и независимость поведения! Такой человек не мог не стать кумиром и, конечно, стал им. Тут я был не одинок.

Ирония пришла позже, когда, в частности, выяснилось, что Ермолов сам весьма высоко ценил свою фигуру и прежде всего за размеры, как бы используя ее в служебных целях.

Но обаяние портрета не исчезло.

Герой опирается на саблю, но кажется, ему нетрудно опереться на одну из острых вершин, в правильном беспорядке нагроможденных на горизонте. И романтический пейзаж, и гривастая бурка, делающая похожим на гору мощный торс, на котором несколько чужеродно выглядит край эполета, все это — как бы пьедестал для лица.

Оно царит.

Царит над облаками, над мятущимся, тревожным, еще только начинающим успокаиваться небом, над величавыми горами.

Резкие мощные черты, грозно сжатые губы, будто навек окаменевшие скулы, подбородок Цезаря или Мефистофеля, львиные бугры нахмуренного лба. Это лицо само по себе кажется главной вершиной Главного Кавказского хребта. И, конечно, на таком лице могут быть именно эти небольшие острые глаза. Что они видят там, за горами?

Какие страны? Какие моря? Что еще должно покорить?

Кстати, этот портрет едва ли не единственный в Военной галерее Зимнего дворца, на котором изображен не герой 1812 г., а герой вообще.Ермолов, по существу, лишен отвлекающих внимание аксессуаров военного мундира. И, быть может, не случайно его бурка так похожа на львиную шкуру из тех, что набрасывали на плечи античные исполины и императоры. Это — римлянин. Недаром его называли тогда Проконсулом.

В иконографии Ермолова примечателен еще один прекрасный портрет (он помещен в БСЭ). Трудно отделаться от ощущения, что он явно спорит с изображением Доу (строго говоря, Доу написал два варианта портрета Ермолова). Герой изображен анфас. Хотя он постарел, голова совершенно белая, но тем не менее это муж в расцвете сил и опыта. Лоб его по-прежнему нахмурен, те же гордые красивые черты лица, жесткая линия рта замыкается теперь скобой черных усов, подчеркивающих благородную седину густых коротких волос. В портрете есть что-то от пушкинского определения Ермолова — «голова тигра на туловище Геркулеса». Генеральский мундир с Георгиевским орденом 2-й степени на шее, тремя звездами и лентой усиливает впечатление мрачного величия.

Этот портрет может льстить герою не хуже всякого иного, притом я не сомневаюсь, что Ермолову он нравился. Но в нем определенно не хватает романтической приподнятости и авторской как бы умиленности изображаемым, которые столь свойственны жанру вообще и парадным портретам Доу, в частности; у него они создают своего рода эмоциональную рамку для личности. Автор второго портрета видит Ермолова иначе, он словно знает о нем что-то такое, чего не знал или не видел Доу. Этот постаревший Ермолов, быть может, даже значительнее, величественнее, но в то же время как-то обыденнее, конкретнее, что ли. С точки зрения романтического обаяния портреты различаются примерно так же, как «Кавказский пленник» и «Записки во время управления Грузией».

Второй портрет принадлежит кисти художника с необычной фамилией Захаров-Чеченец. Он прожил короткую и странную жизнь. И действительно знал о Ермолове немало.

14 сентября 1819 г. русские войска окружили и разгромили аул Дадан-Юрт. Приказ был «никому не давать пощады», ибо Ермолову был нужен «пример ужаса». Погибло не менее 400 жителей и около 200 солдат и казаков. «Многие из жителей, когда врывались солдаты в дома, умерщвляли жен своих в глазах их, дабы во власть их не доставались. Многие женщины бросались на солдат с кинжалами… Женщин и детей взято в плен до ста сорока, которых солдаты из сожаления пощадили, как уже оставшихся без всякой защиты и просивших помилования (но гораздо большее число вырезано или в домах погибло от действия артиллерии и пожара)», — сообщает Ермолов в своих «Записках» [98] Ермолов А. П. Записки. 1798–1826, с. 338–339; РИО, т. 73, с. 198, 204–205. .

Среди пленных был мальчик, ставший в тот день сиротой. Его взял на воспитание Петр Николаевич Ермолов, кузен Алексея Петровича.