Михаил Давыдов - Оппозиция его Величества

Крайне важен вопрос о степени достоверности этих слухов. Повторим, что уже и ограничения телесных наказаний было довольно. Но, видимо, было и нечто другое, о чем пока можно судить лишь приблизительно.

По возвращении в Россию Александр I прочел так называемую записку Бенкендорфа — донос библиотекаря гвардейского штаба Грибовского, принятого в «Союз Благоденствия», переданный через посредство тогдашнего начальника штаба А. Х. Бенкендорфа. Это документ весьма точный; полагают, что именно его точность обеспечила в числе прочего за Бенкендорфом III Отделение. В записке, в частности, говорилось, что руководителя «положено избрать, когда было бы уже все готово, из вельмож, уважаемых войском и народом и недовольных правительством. Самая большая надежда возлагалась на находящиеся во Франции войска и на графа Воронцова, на которого действовали Тургеневы» [66] Шильдер Н. К. Император Александр I. т. 4. СПб., 1897, с. 209–210. .

Тут есть над чем подумать. «Записка» точна почти во всем, и мы не можем утверждать, что Грибовский ошибается в данном случае. Но пока в нашем распоряжении нет прямых данных, подтверждающих его версию. Правда, есть несколько косвенных.

Так, Вигель пишет, что ближайшие сотрудники Воронцова (его штаб, или «двор») «ужасно как либеральничали». По терминологии Вигеля, это если не революционность в нашем смысле, то, по крайней мере, оппозиционность. О том, что «двор» Воронцова отличался весьма либеральными взглядами, пишет и Михаил Бестужев, участвовавший в перевозке части корпуса Воронцова из Франции в Россию. Моряки, говорит он, всегда трудно сходятся с новыми людьми, а уж тем более с пехотинцами. «Но тут было противное. Большая часть даже из самых дубиноватых офицеров… все они утратили этот вечно присущий русской армии солдатизм и либеральничали. Тем более этот дух проявлялся в высшей иерархии корпуса Воронцова, между офицерами его штаба, с которыми мы очень сблизились… Понятно, почему весь этот корпус, по возвращении его в Россию, был раскассирован».

Нельзя в связи с этим не вспомнить и загадочной поездки М. А. Фонвизина в 1817 г. к Воронцову, у которого он провел несколько месяцев. С. В. Житомирская и С. В. Мироненко справедливо, на наш взгляд, пишут, что выяснение этого вопроса могло бы пролить свет на историю раннедекабристских организаций [67] Вигель. Ук. соч., с. 139; Воспоминания Бестужевых. М.-Л., 1951, с. 240; Фонвизин М. А. Сочинения и письма, т. I. Иркутск, 1979, с. 24–25. . В корпусе действовала масонская ложа, деятельность которой, возможно, следует поставить в один ряд с приведенными выше фактами.

Какова же позиция самого Воронцова по отношению к «либеральничанью» своего окружения? Ясно, что в таких случаях командующий не может не задавать тон, не стимулировать, по крайней мере, тех или иных настроений у сотрудников влюбленного в него штаба. Его позиция тут решающая. Это подтверждает, в частности, обмен мнениями между Киселевым и Закревским, состоявшийся в июле-августе 1819 г. Киселев пишет, что не понимает, «почему опорочили до такой крайности войска, из Франции возвращающиеся». Он осмотрел Якутский полк и остался им очень доволен по всем статьям, включая «нравственность солдат», и надеется, что этот полк будет одним из лучших во 2-й армии. Киселев долго беседовал с бывшим начальником штаба Воронцова Понсетом, который «согласился, что Воронцов не прав во многом и особенно в том, что полагал геройством не скрывать пренебрежения ко всему, что свыше приходило, и порочить явно все постановления, которые по званию своему обязан представлять не на посмешище, но на уважение подчиненных своих, либо не служить!» Закревский отвечал: «Корпус французский более не нравится по наговорам, чем по настоящему делу. Привычка осуждать свыше присланное — это дурно, и сам, конечно, граф Воронцов много зла сделал как себе, так и корпусу. Были приятели, которые все слушали и переносили, кому следует» [68] РИО, т. 78, с. 18–19, 200. .

Это сообщение во многом объясняет причины весьма настороженного отношения Александра I к Воронцову. После 1818 г. тот практически оказался не у дел, пока в 1823 г. не стал преемником гр. Ланжерона на посту Новороссийского генерал-губернатора. Воронцова два раза обходили производством в полные генералы. Награда за успешное завершение миссии во Франции — орден Владимира 1-й степени — не соответствовала уровню решенной задачи (орден был весьма престижный, но Александр I награждал им иногда за успешный смотр), тем более, что в 1815 г. Михаилу Семеновичу намекали, что чин он получит. Вдобавок корпус был расформирован, что также неслучайно. С точки зрения военной такой шаг был едва ли разумен; скорее всего, возобладали политические мотивы. Более того, 10 полков из корпуса были отправлены к Ермолову из Франции в Закавказье, в этом легко усмотреть тонкую издевку. Причем полки были расформированы и поротно присоединены к ермоловским полкам. И данное решение в контексте вышесказанного имеет определенное толкование: царь стремился максимально раздробить «избалованные» части корпуса, нужно полагать для того, чтобы побыстрее выветрился «французский» дух. Характерно, что бывшие воронцовские солдаты и даже целые роты в Кавказском корпусе имели репутацию «испорченных».