Общий характер ранений состоял в рваных ранах самой неправильной формы, различной величины, с краями большею частью ушибленными и обожженными.
Гораздо сильнее раны были обожжены внутри. Обрывки тканей одежды приходилось вытаскивать черными, обгоревшими, мышцы крошились на отдельные волокна.
Впрочем, ожоги ран имели и свою хорошую сторону — загрязненные раны обеззараживались, кровотечение из мелких сосудов останавливалось благодаря прижиганию. Разрушения в теле были варварские; осколки ведь не походили на гладкие пули, делали большие карманы, громадные, сильно развороченные выходные отверстия. Было много открытых осколъчатых переломов черепа и других костей.
Несколько человек, смертельно раненных, производили тяжелое впечатление.
Сквозная рана таза у матроса Колобова, кончавшаяся огромным развороченным отверстием у крестца, требовала не одной, а двух перевязок в день. У Ляшенко было огнестрельное повреждение позвоночного столба, паралич конечностей. У Морозова две крошечные ранки в области живота, которые в дальнейшем должны были неминуемо вызвать воспаление брюшины. Штаб-барабанщик Ледяев из 10 ран имел две в голову с проломом черепа. Во время перевязки он стонал: «За что, за что? Что я им сделал? Я ведь не стрелял».
Кто-то из его раненых товарищей заметил: «А зачем барабанил? Сам поднял артиллерийскую тревогу, а теперь жалуешься». Бедный Ледяев должен был согласиться с этим.
В час дня крейсера застопорили машины. Адмирал ввиду смерти командира «Авроры» и ранения ее старшего офицера перенес свой флаг на наш крейсер и перебрался со своим штабом. Так как фор-стеньга у нас была сбита, то контр-адмиральский флаг пришлось поднять на грот-стеньге (стеньга — верхняя, более тонкая часть мачты, служащая для подъема флагов, сигналов и т.д. Если стеньга — на передней мачте, то говорят: стеньга фок-мачты, если она находится на средней мачте, или на грот-мачте, то это грот-стеньга. — Примеч. пер.).
На гафеле все еще развевался боевой флаг, весь издырявленный, в лохмотьях. Адмирал, представительный, высокий, с длинной седой бородой старик, был, видимо, потрясен исходом боя.
Мы узнали о крупных повреждениях корпуса «Олега», который являлся небезопасным для плавания: большинство пробоин находилось у самой воды, у ватерлинии. Временные починки могли быть сбиты первой же сильной волной.
Идти обратно Корейским проливом с сильно поврежденными судами (на «Олеге» в рубашку правого цилиндра высокого давления просочился рабочий пар, и он уже не мог дать своего прежнего хода), с ограниченным количеством угля, расход которого на «Олеге» за день боя дошел до 350 тонн, и рисковать встречей с многочисленным и совершенно не пострадавшим неприятельским флотом адмирал находил невозможным.
Для прохода во Владивосток кружным путем, вокруг Японии, через Лаперузов пролив, не хватало угля. Поэтому адмирал пока решил идти в Шанхай, чтобы попытаться принять там с наших транспортов за 24-часовой срок уголь, и, заделав на тихой воде своими средствами пробоины и забрав с собою угольщиков, попытаться далее пройти во Владивосток Лаперузовым проливом или возвращаться в Россию. Пока же отряд наш стоял, не давая ходу.
Адмирал рассчитывал, что к нам должны приблизиться уцелевшие броненосные суда эскадры, отступившие на юг. Каких-либо инструкций насчет возможного разлучения с эскадрой после боя у адмирала не имелось.
В 3 часа дня «Аврора» хоронила 9 человек убитых нижних чинов и 2 умерших от ран — Вернера и Нетеса. Все 11 человек были бравые молодцы, все на подбор.
Я нашел минуту и выскочил наверх на ют, где происходило отпевание. Толпилась команда, впереди стояли адмирал и офицеры. У наших ног на палубе, покрытые брезентом, под сенью простреленного во многих местах, висевшего клочьями Андреевского флага, лежали тела умерших, зашитые наглухо в парусиновые койки, с двумя чугунными балластинами, прикрепленными к ногам.
Отец Георгий, совершенно лишившийся голоса, едва слышно произнес обряд отпевания, и матросы стали опускать по доске в море безмолвные серые фигуры, одну за другой.
Море, такое неприветливое накануне, сегодня, пригретое солнышком, заштилело и ласково жалось к бокам крейсера. После бросания слышался короткий всплеск, и тело быстро шло ко дну.
16 мая
На рассвете в тылу показался дымок. Застопорили машины, и в 9.30 утра нас нагнал буксир «Свирь», на котором оказались командир, старший офицер и 75 человек команды, спасенных с «Урала». Ничего другого, кроме того, что мы сами знали, «Свирь», конечно, сообщить нам не могла.
Читать дальше