Уильям Ширер - Взлет и падение третьего рейха. Том I

Нота была доставлена Риббентропу послом Гендерсоном 15 марта как официальное послание лорда Галифакса. О событиях текущего дня в ней не было сказано ни слова.

Французы, по крайней мере, были более решительны. Робер Кулондр, новый посол Франции в Берлине, не одобрял ни точку зрения англичан на нацизм, ни презрение Гендерсона по отношению к чехам. Утром 15–го числа он потребовал встречи с Риббентропом, но тщеславный и мстительный министр иностранных дел находился в это время на пути в Прагу, где намеревался вместе с Гитлером насладиться унижением сломленного народа. Вместо него в полдень посла принял статс–секретарь фон Вайцзекер. Посол сразу высказал то, о чем Чемберлен и Гендерсон еще не были готовы говорить: военное вторжение в Богемию и Моравию — это нарушение Мюнхенского соглашения и нарушение франко–германского заявления от 6 декабря. Вайцзекер, который позднее лез из кожи вон, пытаясь доказать, что всегда был антинацистом, вел себя с таким высокомерием, которому мог бы позавидовать сам Риббентроп. Вот что он вспоминал об этом:

«Я говорил с послом довольно резко и просил его не упоминать о Мюнхенском соглашении, которое, как он считал, было нарушено, и не читать нам лекций… Я сказал ему, что в свете договоренности, достигнутой прошлой ночью с правительством Чехословакии, не вижу оснований для демарша, предпринятого французским послом… и выразил уверенность, что, вернувшись в посольство, он найдет там новые инструкции, которые его наверняка удовлетворят».

Когда через три дня, 18 марта, правительства Англии и Франции собрались–таки заявить протест, чтобы успокоить взбудораженное общественное мнение в своих странах, Вайцзекер превзошел по наглости даже своего шефа Риббентропа. В меморандуме, обнаруженном в бумагах министерства иностранных дел Германии, он не без юмора сообщает о том, как вообще отказался принять официальную ноту протеста Франции.

«Я немедленно вложил ноту обратно в конверт и отдал ее назад послу, сказав при этом, что не собираюсь принимать от него какой–либо протест касательно событий в Чеха–Словакии. Я пообещал оставить сам факт без внимания, а месье Кулондру посоветовал убедить свое правительство пересмотреть текст протеста…»

Кулондр в отличие от Гендерсона был не из тех послов, которые позволяли немцам дать запугать себя. Он ответил, что нота была написана его правительством после тщательного обсуждения и что он не видит оснований просить правительство о ее пересмотре. Статс–секретарь продолжал отказываться принять ноту, и посол, напомнив ему о дипломатической практике, стал настаивать на том, что Франция имеет право донести свои взгляды до правительства Германии. В конце концов Вайцзекер оставил ноту на столе, сказав, что будет «относиться к ней, как к пришедшей по почте». Но перед этим бесстыдным жестом он заявил следующее:

«С юридической точки зрения существует Декларация, выработанная фюрером и президентом Чехо–Словацкого государства. Чешский президент по собственной воле прибыл в Берлин и немедленно заявил, что хочет вручить судьбу своей страны фюреру. Не могу представить, что члены французского правительства большие католики, чем папа римский, чтобы вмешиваться в дела, которые уже должным образом улажены между Берлином и Прагой». [156]

Совершенно по–иному вел себя Вайцзекер, принимая английского посла, который доставил ноту протеста своего правительства во второй половине дня 18 марта. Теперь английское правительство заявляло, что «рассматривает события последних дней не иначе как полный отход от Мюнхенского соглашения» и что «военные действия Германии лишены каких–либо законных оснований». Вспоминая об этом, Вайцзекер замечает, что англичане не пошли так далеко, как французы, заявившие, что Франция «не признает законности немецкой оккупации».

17 марта Гендерсон посетил Вайцзекера и сообщил ему, что его отзывают в Лондон для «консультаций». По словам секретаря, посол пытался выудить у него факты, которые Чемберлен мог бы использовать против оппозиции… Гендерсон объяснил, что у Англии нет прямой заинтересованности в чешских территориях. Его, Гендерсона, больше волнует будущее.

Даже уничтожение Гитлером Чехословакии не помогло британскому послу понять, что представляет собой правительство, при котором он аккредитован; он не представлял также, что происходило в этот день в правительстве его собственной страны.

Совершенно неожиданно 17 марта, через два дня после ликвидации Чехословакии, на Невилла Чемберлена снизошло прозрение. Снизошло оно не само собой. К величайшему удивлению премьера, большинство английских газет (даже «Таймc», но не «Дейли мейл») и палата общин враждебно отнеслись к новой агрессии Гитлера. Более того, многие его сторонники в парламенте и половина членов кабинета восстали против продолжения курса на умиротворение Гитлера. Лорд Галифакс, как сообщал в Берлин немецкий посол, настаивал на всесторонней оценке премьер–министром случившегося и резком изменении курса. Чемберлену стало ясно, что его положение как главы правительства и лидера партии консерваторов под угрозой.