Максим Оськин - Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы

Откуда же взяться жестокости? Отдельные эксцессы есть и будут всегда, но системы здесь быть не могло. В начале войны австрийцы и русские относились к пленным достаточно хорошо. Например, 26-й пехотный Могилевский полк (7-я пехотная дивизия 5-го армейского корпуса ген. А. И. Литвинова) 13 августа освободил некоторое количество русских солдат 19-го армейского корпуса, ранее взятых австрийцами в плен. Русские войска, захватив австрийский госпиталь и этап, освободили своих пленных. Выяснилось, что эти солдаты перед боем бросили шинели и потому, чтобы они не замерзли, австрийцы выдали им теплые белые одеяла из госпиталя. [35] Кузнецов Б. И. Томашевская операция. М., 1933, с. 32.

Ожесточение нарастало в ходе войны. Так, солдатские письма сообщают домой в 1915 году: «Пленных немцы вообще не берут, а всех прикалывают… Солдаты мстят за многих добитых товарищей». [36] Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 826, оп. 1, д. 335, л. 26. Все-таки прежде прочего это относится к немцам. Ростки фашизма всходили уже тогда, и поощрение германскими офицерами нечеловеческого отношения к противнику являлось следствием соответствующей пропаганды: смеси стремления к мировой гегемонии и шовинистической ксенофобии расистского оттенка. Глава Московского отделения Красного Креста совершенно верно писал, что главная причина жестокого обращения с пленными — это «шовинистическое одичание». «Война велась под знаком величайшей расовой ненависти и огульного взаимного озлобления… всем известные бесчисленные проявления жестокости, издевательства и истязаний, которым подвергались военнопленные и со стороны военных властей, и со стороны караульных, и со стороны обывателей, и даже со стороны врачей, несомненно, объединяются той огульной ненавистью, которая во время войны разжигалась в массах населения и обывательской молвой, и газетами, и наукой, и литературой, и даже церковью». [37] Жданов Н. Н. Русские военнопленные в мировой войне 1914–1918 гг. М., 1920, с. 38–39.

Борьба с австрийцами подобным ожесточением не отличалась, исключением являлись разве что венгры, испытывавшие особенную неприязнь к России. Но в начале войны такие случаи вытекали из установок предвоенной пропаганды. В. В. Миронов пишет: «Пленение австрийских солдат и офицеров {уже в самом начале войны} сопровождалось с их стороны болезненной реакцией, в основе которой лежал страх перед русскими военнослужащими, якобы пытавшими пленных». Командование даже предлагало офицерам брать с собой яд, чтобы не попасть в русский плен. Разумеется, постепенно стало ясно, что плен не представляет такого страшного дела. Однако распространение подобной информации вело к тем эксцессам, особенно в начале войны, когда противники добивали на поле боя раненых. [38] Человек в истории: разные лики. Тамбов, 2001, с. 83–84. Потом начиналось мщение, и так шло до конца войны.

Недаром, по воспоминаниям бывших русских военнопленных, в Германии самое активное участие в истязаниях и унижениях принимали офицеры, в Австрии — в основном, конвоиры и караульные. Поэтому в австрийских лагерях охрану старались составлять из немцев и венгров, так как шовинистическая пропаганда объяла эти народы вплоть до женщин и детей. Правда, к 1917 году, когда все уже настолько устали от войны, что сам исход борьбы становился безразличен, в Австрии иногда пленные по ночам выходили прямо через лагерные ворота в соседние деревни, а часовые равнодушно отворачивались. «Пленные, давно жившие без женщин, искали их при каждом удобном случае. Многие ухитрялись ходить к знакомым женщинам или в небольшие замаскированные дома терпимости, которых было немало в окрестных городах. В стране ощущалась острая нехватка мужчин, мобилизованных почти поголовно, и чешки были очень благосклонны к русским и предпочитали их венгерцам и немцам, гарнизоны которых стояли в Чехии и которых чехи ненавидели». [39] Левин К. Записки из плена. М., 1936, с. 119.

Но надо сказать, что рост взаимного ожесточения поощрялся и направлялся и высшим командованием. Например, начальник штаба Северо-Западного фронта ген. В. А. Орановский 16 ноября 1914 года сообщал командарму-1 ген. П. К. Ренненкампфу, что, по рассказу бежавшего из немецкого плена унтер-офицера М. Малинкина, «немцы сняли со всех пленных офицеров и нижних чинов шинели и у некоторых сапоги. Одного нашего стрелка ткнули штыком за то, что он не хотел отдавать свою шинель. Пленных офицеров и нижних чинов запирали в сараях и не кормили все три дня. Часто били прикладами и кулаками, все три дня заставляли нести при отступлении своих войск разные тяжести. Главнокомандующий приказал, чтобы с нашей стороны обращение с пленными было суровое». [40] Лодзинская операция. Сборник документов империалистической войны. М — Л., 1936, с. 482. Распоряжения о суровых мерах по отношению к пленным немедленно вызывали ответную реакцию. Но указанное уже неоднократное соотношение русских и германских военнопленных волей-неволей вынуждало поступаться приказами разнообразных «главнокомандующих», которым лично пленение не угрожало. Именно о таком главнокомандующем, распорядившемся о суровых мерах, ген. Н. В. Рузском, еще будет сказано.