Дмитрий Балашов - Отречение

Мохнатые кони весело бежали по разъезженной людной дороге. То и дело встречь попадались возы и телеги. Везли сено, дрань, мороженые говяжьи туши, кули и бочки, и татары, изголодавшиеся нынешней суровой зимой, с завистью, причмокивая, озирали товар, сытых крестьянских лошадей, ладно одетых и обутых смердов. На ямских подставах дружно уплетали, чавкая, вареное мясо и свежий мягкий ржаной хлеб, пили пиво и квас.

На одном из дворов кто-то из татар залез было в чулан с добром, но старуха хозяйка решительно вытолкала «нехристя» взашей, пронзительно крича и ругаясь.

– Падаркам, падаркам! – бормотал татарин, отмахиваясь от взбешенной старухи.

– Куды едешь, ирод, тамо и проси! – кричала в ответ баба, замахиваясь кичигою. – Ишь, рты раззявили! Ко князю, ко князю ступай альбо к боярину! А мое не замай, тово!

Сгрудившиеся во дворе московские возчики угрюмо и тяжело молчали, подбирая кто кнут, а кто и ослоп в руку, и посол не решился из-за какой-то ополоумевшей русской бабы обнажать саблю. Чуялось тут, что о набегах татарских местные русичи позабыли напрочь. Да и не диво, иные и родиться и вырасти успели с последнего-то татарского разоренья.

Переяславль показался с горы оснеженный, людный, игольчато уставленный храмами и теремами под крутыми свесами бахромчатых тесовых крыш. В Горицком монастыре, куда проводили послов, их тут же, сытно накормив, ловко поделили и развели по разным покоям, так что посол остался всего с тремя спутниками, окруженный русскою обслугой из плечистых владычных служек, которым, казалось, стоит только скинуть подрясник да вздеть бронь – и станут из них добрые воины. Жонок, на что надеялись было татары, им не прислали тоже.

Впрочем, главный урусутский поп принял посла не стряпая, в тот же день ввечеру. Посол, приосанясь, уселся в предложенное кресло, как был – в шапке и меховой расстегнутой шубе. Митрополит в высоком головном уборе с ниспадающими на грудь вышитыми концами и с узорною, усыпанною драгоценностями панагией и золотым крестом на груди сидел прямь посла в своем кресле, которое, как приметил татарин, было чуть выше поданного ему.

Посол неплохо ведал русскую молвь, и скоро Алексий знаком удалил толмача из покоя.

– Тебе поклон, бачка! От царя Авдула поклон и от гургена Мамая!

Алексий молча склонил голову. Внимательно просквозил взглядом татарина. Произнес, помедлив, несколько незначащих приветственных слов. Вот тут и был удален из покоя толмач-переводчик.

Посол рысьим взглядом беззастенчиво озирал тесовые владычные палаты, иконы и кресты, оценивая на глаз стоимость дорогого металла, янтарные гладкотесаные стены, сложенные из толстых сосновых стволов, резную утварь.

– Обижаешь царя, бачка! Нехорошо! – молвил посол, едва только они остались одни. – Законный хан – Абдулла! Царицы с ним. Орда с ним! Зачем Мураду даешь серебро?

– Хан сидит в Сарае! – помедлив, ответил Алексий.

– Абдулла правильный хан! – крикнул посол, ударив кулаком по подлокотнику креслица. – Мурад – Кок-Орда! Он не наш!

Алексий молчал, разглядывая посла и думая сейчас о том, насколько еще хватит сил у ордынцев удерживать Русь в повиновении.

– Слушай, бачка! – посол наклонился к Алексию, понизил голос, вкрадчиво заглядывая в глаза этому непонятному для него служителю русского бога. – Ты лечил Тайдулу, а Мурад – брат ее убийцы! Кок-ордынцы погубят и нас и вас! Царицу резал, тебя, бачка, зарежет! О-о-ой, Мурад! Народ, земля против, степ против!

– Хану надобно русское серебро, – нарушил наконец молчание Алексий и покачал головою. – Не ведаю, как и быть!

– Абдулла дает тебе ярлык, твоему князю ярлык! – посол даже рассмеялся, так просто казалось ему то, чего упорно не понимал русский поп. – Сядешь Владимир, шлешь выход хану Абдулле, верному хану!

Алексий продолжал глядеть на посла, не поведя и бровью.

– А что скажет Мурад?

– С русским серебром Мамай разобьет Мурада! – нахохлясь, возразил посол. – В Сарае будет Абдулла! Мамай посадит Абдуллу!

– Мамай не может ручаться за хана… – начинает Алексий осторожный торг. Но посол неосторожен и рубит сразу:

– Правит Мамай!

– Он не Чингизид! – возражает Алексий.

– Ты тоже не князь, а правишь! – взрывается посол. Они одни в покое, и можно не выбирать слов. Алексий смотрит ему в глаза и говорит медленно и внятно:

– Предок Мамая, Сечэ-Бики из рода Кыят-Юркин, был убит Чингисханом, и с тех пор Кыяты всегда были врагами Чингизидов. Иные из них уходили к кипчакам, рекомым половцам. Хотя Мамай и стал темником и зятем, «гургеном» хана Бердибека, но можешь ли ты обещать, что его поддержит вся степь?