Дмитрий Балашов - Бальтазар Косса

Весь ужас тайных обществ в том, что они противопоставляют себя иным, непосвященным, так сказать, как противопоставляют себя всем прочим народам иудеи, и ежели даже начинают свою деятельность с мыслью сотворить благо для всех, кончают презрением к этим всем, к непосвященным, к охлосу, плебеям, и даже к той неизбежной мысли приходят, что всех этих прочих попросту надлежит уничтожить, оставив на земле одних избранных. И я отлично понимаю нашу с тобою слабость перед этими тайными силами! И то, что «малые сии», простой народ, так сказать, утонувший в мелкой суете ежедневного бытия, ежедневной борьбы за существование, борьбы, зачастую, друг с другом, разорванный, угнетенный знатью, не сумеет, да и не захочет нас защитить, ежели придет беда, а в массовых вспышках гнева, как в той, что начинается в Богемии, скорее поддастся призывам демагогов и истребит самое себя, истребит и лучших из нас – все это ведаю! И все же встать в ряды тайного общества, того же Сиона, чающего власти над миром, это значит не только изменить высокому назначению церкви, не только изменить миру, но и перестать быть людьми, отвергнуть навсегда заветы Христа!

Косса молчит, слушает. Молча накрывает ладонью руку Оддо:

– Знаешь, когда-то, очень давно, когда мы все были еще студентами, мальчишками, по сути, детьми, я говорил и верил тому, что сущие объяснения прав римского первосвященника на вселенское господство, на власть над христианским миром – вымысел, и что держится власть Рима только на силе. Так вот теперь, когда я понял иное, то, что именуется духовными основами бытия, теперь я скажу: это единство церкви поставлено ныне под угрозу. Церковь стоит перед роковым выбором, и ежели не сохранит себя, как целое, то погибнет!

Представь себе, Оддоне, что было бы с церковью, ежели мы, двести лет тому назад, сожгли Франциска Ассизского, вместо того, чтобы прославить его, как святого! Как ныне сожгли Яна Гуса? И ведь такая возможность была! Прямее сказать, она всегда есть! Ведь сожгли же Дольчино! Она никогда вовсе не исключалась, и свои Доменичи находились всегда! Пармского проповедника, Герарда Сегалелли, сожгли в 1296-м году! Ну что ж! Его сменил Дольчино, глава «апостольских братьев», засевший с целой армией последователей на горе Дзебелло и два года, с 1305-го по 1307-й доблестно, терпя голод и неслыханные лишения – человечину ели! – сопротивлявшийся новаррским войскам Климента V! Скажешь, кучка безумцев? Сам великий Данте советовал ему в своей бессмертной «Комедии» запастись продовольствием, дабы устоять под снежными заносами, перед натиском наваррцев! Представь себе на миг, что стало бы, ежели Дольчино со своей красавицей-подружкой победил? И Маргарита Тридентская, которая могла бы стать тогда предшественницей Екатерины Сиенской, начала поучать и ставить пап на римский престол!

Признав миноритов, церковь спасла себя на два столетия от дальнейшего гниения и распада. Так почему бы было не признать Яна Гуса и – да, да! – кое что из учения Виклифа, книги которого я, по неразумению, жег сам, поддавшись этому поветрию, что плоть сильнее Духа и идею можно выжечь огнем!

В споре папы с генералом ордена францисканцев Микеле Чезенским Уильям Оккам и Марсилий Падуанский были правы, и отлучение их от церкви в 1328-м году стало величайшей глупостью! И Оккам, и Марсилий Падуанский мечтали о Вселенском соборе с участием мирян-богословов, как это было у нас, в Пизе, как это было и в Констанце… Нынешняя реформа запоздала ровно на сто лет! И, по сути, так и не проведена! На тебя, Оддоне, падает великая задача, исполнение которой позволит укрепить римский престол, неисполнение – погубит его или приведет к распаду церкви уже в этом столетии!

Могущество пап, утвержденное Григорием VII, Гильдебрандом, окончило на Бонифации VIII, который требовал истреблять сторонников бедности церкви, а кончил тем, что Нагарэ попросту надавал ему оплеух и осрамил, а папский престол французы перевели в Авиньон! И уже Жака Моле начинают считать пророком и святым мучеником!

Доменичи с Нимусами губят не ересь, а саму церковь! Церковь страдающую, церковь бедняков и отчаявшихся, – а их большинство! – церковь любви, превращая ее в мертвый инструмент голой власти!

Ну, а Сион… тысячелетние тайны которого я рассказал тебе, и теперь буду ждать от них земной скудоумной кары… Оставь! Меня не надо жалеть, и защищать не надо! Я помогу тебе, сколько могу, и погибну тогда, когда мне и надлежит погибнуть!

Ты знаешь, я нынче верю в Господень промысел гораздо больше, чем верил в молодости, когда надеялся только на себя. Я говорил тебе о рыцарях Сиона потому, что должен был сказать, но страха во мне нет. Страх – это жажда жизни во что бы то ни стало. Его у меня нет, ибо нет стремления жить «во что бы то ни стало», отказываясь от себя, от своих убеждений, веры, от гордости, наконец!