Дмитрий Балашов - Воля и власть

Обступила, уже предупрежденная, монастырская обслуга, повестили, что от князя Юрия давеча прискакал скорый гонец, двое суток не слезавший с седла, а ныне почивает с пути, что мастеров ждут. И тут же подошел могутный, мрачный мужик, повестив более Даниилу, чем Андрею:

– Ямчуга, кажись, вышла вся! Теперь бьем дубовыми пестами, бьем кажен день, как начали на Велик день, так и доселе. Повидь! А там – как велишь! А льняная куделя нарезана уже! Тамо! Мы свое дело знаем!

Оказалось, что и старая обмазка сбита, и гвозди под раствор набиты кое-где, и подмостья, ведущие к куполу храма, сооружены и заботно сколочены. Словом, подмастерья времени даром не теряли, да, впрочем, сработались давно и понимали друг друга до слов.

Андрей как проник в храм, так и пропал. К выти его искали и почти насилу вытаскивали из храма. Игумен за трапезою (короткая молитва была прочтена в притворе) изъяснил мастерам, что городские службы ныне по наказу князя Юрия переведены временно в Дмитровский собор и работать они могут невозбранно, что недостающие гвозди уже выкованы и ни в чем недостатка не будет ни ныне, ни впредь.

Даниил важно помавал головою, поддерживая разговор, а Андрей ел и не слушал, и не понимал даже, что ест. И только раз высказал, вперекор разговору, что, мол, они должны по годному рассмотреть древнюю роспись Дмитровского собора. Сказал и смолк. И снова утонул в далеких пространствах воображения. Игумен, слегка обиженный, хотел было привлечь Андрея к разговору, но Даниил, опрятно тронув игумена за рукав, молча отверг, потряся головою, и также молча указал игумену пальцем на Андрея и, значительно, вверх: мол, он сейчас беседует с Господом! Тот понял, улыбнулся слегка. Юный облик Андрея как-то никак не связывался в его представлении с легендами, которые рассказывали про этого московского мастера.

Епифаний, прибывший во Владимир несколько дней спустя, застал уже работы в полном разгаре. Вверху, в куполе, мастера кончали бить гвозди под обмазку, и на весь собор стоял звон и звяк. Внизу, в больших деревянных корытах домешивали раствор. Разноголосо стучали, шипели и скребли краскотерки. Андрей, стоя, перечислял, а подмастерья подтаскивали и расставляли сосуды и коробьи с растертым уже красочным порошком.

– Вохра золотистая, грецкая!

– Тута!

– Желтая вохра!

– Вот в этой коробьи!..

Перечень продолжался, поминались темная охра, светло-коричневая земля, коричневая и темно-коричневая земля, светло-красная, красная и темно-красная земли, ярко-красная киноварь, светло-зеленая и зеленая земля, дорогие лазуритовые краски, светло-голубая и светло-синяя, синяя азуритовая лазурь, древесная чернь, горелая охра, земляное чернило, что добывали в вотчине Юрия Дмитрича под Звенигородом из реки Розварни.

– Багор? – Андрей избегал использовать растительные краски, как менее стойкие, писал почти только землями, а санкирь и рефть изготовлял сам, не доверяя и подмастерьям. Хмурясь, отбирал кисти, иные отбрасывая сразу посторонь. Даниил, сидя на корточках, пробовал на палец левкас. Давешний могутный мужик стоял рядом, повторяя: «Дубовыми пестами били! А со льном мешаем, как сказано, пять ден!» Даниил молчал, следя, как тянется известковое тесто, в конце концов, одобрительно кивнул головой: «Добро!» Поднявшись, молча потрепал мастера по плечу, тот отозвался с ворчливою радостью: «Мы, хозяин, николи не подгадим!» Меж тем уже варили пшеничный клей, уже волокли корзины яиц – иную краску и для стенописи творят на желтках.

В глубине собора велась иная работа, и звук тут был другой: готовили иконостасные доски, великие, четырех аршин с пядью, оклеивали паволокою, левкасили прочным алебастровым левкасом. Делали сразу все, дабы не растягивать работы на несколько лет. И потому в этом гаме, шуме и суете Андрей не сразу узрел вошедшего в храм Епифания. Друзья обнялись: «Как ты?» «А ты как?» Оказалось, что Епифаний сбирается в Царьград за новым митрополитом Фотием, потому и прибыл во Владимир, дабы забрать отселе должных сопутников себе. Они по-доброму позавидовали друг другу. Епифаний тому, что Андрею Рублеву поручена роспись главного храма земли, а Андрей тому, что приятель вскоре узрит царский город. Даниил, оставя известь, пристал к разговору. Скоро и Иван Федоров, помогавший со своею дружиною мастерам, присоединился к ним:

– А ты ведь бывал в Царском Городе? – отнесся к нему Епифаний.

– Бывал! Дак вот теперь сын у меня… (Иван смутился было, а – была-не была!) Киприан принял его к себе. И по-гречески добре разумеет! А не ведаю, как дале-то? Взял бы ты его, отче, с собою! И град Константинов узрел бы, и с новым владыкой познакомились… Парень работящий, не балованный, ни жонок там, ни хмельного в рот не берет, и к книгам зело привержен! Сергеем зовут. Век бы, кажется…