Сергей Куличкин - Душа и слава Порт-Артура

И вот, проделав знакомый путь, Роман, к всеобщему удовольствию родственников, прибыл в Тифлис, поселившись в доме брата Елисея Исидоровича. Отпуск прошел незаметно. Родной город по-прежнему волновал своими яркими красками, кипучей жизнью восточных базаров, чудными летними вечерами. Но дыхание войны чувствовалось и здесь. В городе появилось множество тыловых служб действующей армии, всевозможных интендантств. Работало несколько госпиталей.

По вечерам в доме Елисея Исидоровича собирались друзья по службе, родственники, за бутылкой легкого грузинского вина текла интересная беседа. Обсуждались события на фронте. Много шума на Кавказе наделала атака на турецкие пароходы отряда катеров под командой лейтенанта Макарова. Энергичный молодой офицер предложил сделать минные катера возимыми, чтобы они могли наносить удары по кораблям противника как в открытом море, так и вблизи своих баз. Для этого в качестве судна-матки для катеров был использован пароход «Великий князь Константин», который модернизировали для быстрого спуска и подъема катеров. После многочисленных тренировок приступили к реальным действиям. Скоро турки поняли, что, несмотря на отсутствие у России на Черном море сильного флота, они не могут считать себя в безопасности даже на собственном рейде: их постоянно атаковали русские катера. А совсем недавно, в августе, на сухумском рейде Макаров успешно подорвал броненосец «Ассари Шефкет».

Тогда еще Кондратенко не представлял, что судьба через несколько десятков лет близко сведет его с этим незаурядным человеком, что оба они будут стоять во главе обороны героической крепости, и уж, конечно, не мог думать, что оба сложат головы у ее стен.

К службе Кондратенко относился самым добросовестным образом: приходил в казарму чуть ли не первым и уходил последним. Командир роты сначала поощрял такое рвение, но скоро стал раздражаться. И однажды прямо заявил Кондратенко, что тот перестарался и что это не служба, а желание выделиться, отличиться. Роман принял это высказывание с удивлением. Он и не скрывал, что хочет отличиться. Что же тут плохого? Ведь другого пути для этого, кроме отличной службы, нет.

Как раз после этого разговора по батальону прошли слухи, что формируется маршевая рота в действующую армию. Назревали серьезные события под Карсом, и, хотя общая обстановка на театре военных действий была благоприятная, главнокомандующий, великий князь Михаил Николаевич, медлил. Войска топтались на месте. Лишь отдельные отряды под командованием наиболее талантливых генералов, таких, как Лазарев, участвовали в стычках, нередко перерастающих в серьезные бои.

Многие офицеры саперного батальона стали писать рапорта с просьбой о переводе в действующую армию. Дважды обращался по команде и Кондратенко, но получал отказ.

После двух месяцев службы случилось непредвиденное. Будучи в карауле, Роман вновь застудил колено, более месяца пролежал в госпитале, но так полностью и не вылечился. Перебравшись из госпиталя домой, он продолжал лечение под присмотром жены брата Елисея. Юлия Васильевна поистине была для Романа добрым гением. Сильно постаревшая и погрузневшая, она по-прежнему любила его как сына.

А события на фронте принимали все более решительный характер. С Балканского театра военных действий приходили сведения о неудачах под Плевной. А в ярких репортажах В. И. Немировича-Данченко все чаше упоминалось имя генерала Скобелева. Слава «белого генерала» росла, ширилась, затмевая и зачеркивая грязные сплетни, тянувшиеся за ним прилипчивым хвостом. Зеленые горы, на которых скобелевцы покрыли свои знамена неувядаемой славой, отныне навеки стали «скобелевскими». Роман вспомнил слова брата Николая, его уверенность в большом будущем этого человека.

Под Плевну прибыл первый военный инженер русской армии — престарелый Тотлебен, который убедил царя и его брата — высочайшего главнокомандующего, что нужна глубокая и серьезная осада. Он оказался прав, но не оттого, что это был действительно единственный правильный выход, а потому, что все предыдущие атаки и штурмы организовывались и проводились бездарно. Войсками руководили такие нерешительные генералы, как Шильдер-Шульднер, Крединер.

Но вот сомкнулось кольцо под Плевной. На весь мир прогремел Горный Дубняк, где русская гвардия вновь, как при Бородине и Лейпциге, покрыла неувядаемой славой свои знамена.

На Кавказе зашевелились раньше. Через Тифлис с короткой остановкой проехал начальник главного штаба генерал Николай Николаевич Обручев, один из умнейших военачальников, автор плана всей русско-турецкой войны. Он, как и Скобелев, с началом боевых действий остался не у дел. Сказывалась старая, неприкрытая вражда великого князя Николая Николаевича. В 60-х годах офицер Измайловского полка первой гвардейской дивизии Обручев отказался выступить на усмирение польского восстания. Великий князь тогда командовал дивизией. Стычка со строптивым офицером надолго запомнилась его высочеству. И несмотря на то, что в дальнейшем Обручев, обладавший большим талантом организатора и штабиста, много и плодотворно работал для русской армии, его продолжала преследовать негласная опала.