Сергей Куличкин - Душа и слава Порт-Артура

— На Угловую, — крикнул он адъютанту, на ходу пристегивая шашку.

Через полчаса генерал был у Третьякова. Полковник, с красными, ввалившимися глазами, только что вернулся из контратаки.

— Все, ваше превосходительство, — доложил он тусклым и усталым голосом, — больше не удержаться. Сейчас моряками отбили атаку, и остались от нас рожки да ножки… Но и япошек положили немало. Прикажете, будем стоять до последнего, только помогите с ранеными.

Кондратенко видел, что, несмотря на ночную работу похоронных команд, склоны горы вновь усыпаны телами убитых японцев. Позиции давно перестали представлять собою что-то похожее на укрепление: полностью разрушены и засыпаны землей окопы, разбиты орудийные площадки и дворики, всюду обрывки колючей проволоки, воронки, камни и над всем этим — оседающие клубы дыма…

«Удержать такую позицию без дополнительных резервов невозможно, — думал Кондратенко, — а резервов больше нет. Снимать с других участков нельзя. Белый утверждает, что артиллерийская дуэль — это только пролог. Да и на севере несладко…»

На севере было очень тяжело. Еще утром комендант Водопроводного редута сообщил ему, что редут совершенно разрушен взрывами фугасов. «Пока держусь, — докладывал он, — но пулеметы японские на бруствере, и никак их снять нельзя. Неприятель в количестве не менее бригады с артиллерией… Присланные две роты защищают меня от обхода…» «Там резервы тоже необходимы», — думал Кондратенко. Вспомнил он, что сам в это утро писал Семенову: «В случае атаки на Кумирненский редут поддержите его резервом, но назначенные роты не вводите в редут, а держите по сторонам уступами, сзади, не ближе 80 шагов. Такую же меру следует принять и при атаке Панлушанского и Водопроводного редутов».

Кондратенко вновь поглядел в сторону японских позиций. Там накапливалась японская пехота, готовясь к очередной атаке. Больше ждать было нечего.

— Ну хорошо, — повернулся он к Третьякову, — готовьтесь к отходу. Организуйте отправку раненых. Остальных — на прикрытие. Да, не рекомендую вам лично ходить в контратаки, больше управляйте боем. Не забудьте забрать с оставшихся пушек затворы и забить стволы. Ну с Богом, встретимся на Высокой.

Возвращался Кондратенко с Угловой медленно. По пути его догнал небольшой обоз с ранеными. Маленькие ослики, впряженные в игрушечные китайские тачанки, и рикши тянули по узкой каменистой тропе последних раненых. Генерал увидел серые, измученные лица, услышал стоны… Среди солдатских рубах, когда-то бывших белыми, виднелись синие, морские. Заметив Кондратенко со спутниками, молоденький фельдшер-вольноопределяющийся хотел остановить отряд, но со стороны позиций затрещали выстрелы, послышались звонкие хлопки шрапнельных разрывов. Над головами засвистели пули.

— Давайте, голубчик, поскорее, — крикнул Кондратенко юноше, — шагов через пятьдесят спуститесь в овраг. Двигайтесь прямо по нему, без дороги.

Ослики, подстегиваемые ездовыми, затрусили мимо генерала. Прибавили шагу и рикши. Когда колонна уже почти обогнала группу всадников, к ним подбежал матрос. Приблизился как-то боком, неловко, придерживая словно ребенка, правую забинтованную руку.

— Ваше превосходительство, — он попытался как положено вытянуться перед генералом, — дозвольте обратиться не по команде. Мир очень волнуется за вас и просит уйти с-под обстрела. За нас не сумлевайтесь, не подкачаем, а что вас заденет, то хуже некуда. Мы ить и так знаем, что вы рядом…

Матрос перевел дыхание, замер, сдернув с головы бескозырку. Глядя в его честное, преданное лицо, Роман Исидорович почувствовал, как слезы наворачиваются на глаза и к горлу подкатывает комок.

— Спасибо, братцы, — крикнул он моряку и всей колонне. — За меня не беспокойтесь. Горжусь, что командую такими героями…

В колонне, несмотря на стрельбу и разрывы, услышали его слова. Раненые, едва передвигающие ноги люди неожиданно грянули раскатистое «ура-а-а!». И словно волшебная сила перенесла этот клич туда, назад на позиции. Это прикрывающие отход стрелки и моряки бросились в очередную, на этот раз последнюю контратаку. В час дня Угловая была оставлена. Все попытки японцев на плечах отступающих прорваться к Высокой были пресечены.

Прибыв на Высокую, Кондратенко сразу переключил внимание на северные редуты. По-прежнему продолжались ожесточенные бои на Водопроводном. Во рву к середине дня опять собралось несколько сот японцев. Они даже собирались водрузить на бруствере свой флаг, но их попытки успехом не увенчались. Истекая кровью, защитники редута стояли насмерть. В 3 часа дня, когда положение стало критическим и японцы приготовились к решительному броску из рва, Кондратенко послал на помощь коменданту редута роту пограничной стражи, и капитан Кириленко использовал этот резерв блестяще. Пограничники ударили во фланг изготовившимся к атаке колоннам японцев, а капитан, собрав из остатков рот отряд в полсотни стрелков, бросился на врага с фронта. Штыковой удар был так неожидан, стремителен и силен, что засевшие во рву японцы были уничтожены полностью. Больше атаковать они не пытались. Еще один день штурма закончился для русских сравнительно удачно. Вечером в донесении коменданту Роман Исидорович писал: «Оставление нами Угловой горы вызвано полным уничтожением блиндажей и страшными потерями от шрапнельного огня, так как войскам приходилось обороняться, стоя совершенно открыто. Новая позиция идет от Высокой через Длинную и Дивизионную гору. Так как оставление Угловой горы произошло внезапно, вследствие выбытия из строя лучших офицеров, то на Угловой горе остались невывезенными орудия и мортиры. Части после отступления приводятся в порядок. Обстреливание Высокой, Дивизионной и Длинной горы началось. По словам офицеров и нижних чинов, потери японцев при атаке Угловой горы огромные».